Отправляйся по своим делам. Иди в Салон красоты, веселись на
коктейлях. А до могилы твоего покойного папочки я доберусь на
подземке.
— Я буду у тебя через час, мама, — закрыв глаза сказала
Хелен.
— Весьма подходящий автомобиль для посещения кладбища, —
заметила мадам Решевски, когда они проезжали через Бруклин.
Она сидела прямо, словно маленькая девочка в классе. Каждая
складка её прекрасного котикового манто, каждый оттенок её
мастерски наложенного макияжа, каждое движение её затянутых в шелк
ног отметали все утверждения о том, что мадам Решевски уже
исполнилось семьдесят три года. Оглядев с презрением красную кожу
и хром открытой двухместной машины Хелен, мадам Решевски сказала:
— Спортивная модель. Великий человек покоится в могиле, а
родственники приезжают к нему на открытом автомобиле кремового
цвета.
— Другой машины у меня, мама, нет, — ответила Хелен, легко
удерживая руль своими выразительными, туго затянутыми в кожу
пальчиками. — Остается лишь радоваться, что и её у меня не отняли.
— А разве я не говорила, что этот человек для тебя не
годится? Разве не говорила? — спросила мадам Решевски, одарив дочь
ледяным взглядом серых глаз, бездонную глубину которых
подчеркивали умело наложенные вокруг них голубые с розовыми
блестками тени. — А я ведь тебя предупреждала много лет тому
назад. Разве это не так?
— Так, мама.
— И теперь ты считаешь удачей, когда получаешь алименты шесть
раз в год вместо положенных двенадцати, — с горьким смешком,
сказала мадам Решевски. — Меня никто никогда не слушал. Даже мои
дети. И в результате они страдают.
— Да, мама.
— То же самое и с театром! — воскликнула мадам Решевски,
сопроводив восклицание яростным взмахом рук. — Могу ли я спросить,
почему ты в этом сезоне не выходишь на сцену?
— Видимо, потому, что в этом сезоне для меня не оказалось
подходящей роли, — пожала плечами Хелен.
— Вы слышите? Оказывается, для моей дочери не нашлось
подходящей роли, — с холодным смешком произнесла мадам Решевски. —
В наше время мы делали семь спектаклей в год и не смотрели,
подходит нам роль или нет.
— Мамочка, дорогая… — покачала головой Хелен. — Сейчас все по-
другому. Это не Еврейский театр, мы играем не на идиш, а на улице
не 1900-ый год.
— Тот театр был гораздо лучше, — громко заявила мадам
Решевски. — Да и время тоже было лучше.
— Конечно, мама.
— Труд! — выкрикнула мадам Решевски, хлопнув себя изо всех
сил обеими ладоням по бедрам. — Мы трудились! Актер играл,
писатель писал, а публика приходила на спектакли! А теперь у вас
только киношка! Фи!
— Да, мама.
— Даже ты, и то — лентяйка, — продолжала мадам Решевски,
разглядывая себя в зеркальце, вделанное в ридикюль. Мадам желала
убедиться в том, что всплеск воинственных эмоций не нанес урона её
физиономии. — Ты сидишь и ждешь алиментов. Но даже и они не
приходят. Хотя… — она окинула дочь критическим взором и
продолжила, — … несмотря на то, что ты одеваешься крайне
вызывающе, ты… — чтобы подыскать наиболее точное определение она
задумалась, скривив рот, — … ты производишь потрясающее
впечатление.