II
Пробившийся сквозь плотную листву высившихся рядом огромных развесистых деревьев яркий лучик пробежался по земле, поросшей густой душистой травой, по покрывалу с остатками скромного сталкерского обеда, по неподвижным телам спавших приятелей и, наконец, будто нарочно, задержался на Юрином лице. Юра чуть пошевелился, поморщился и прикрыл глаза рукой. Но настойчивый солнечный зайчик продолжал метаться по его лицу и каким-то образом исхитрялся добираться до загороженных рукой глаз. Тогда, стремясь избавиться от назойливого блика, Юра повернулся на бок и уткнулся лицом в мягкую траву, источавшую тонкий приятный аромат. Однако упрямый лучик, будто всерьёз вознамерившись во что бы то ни стало разбудить его, принялся плясать на его щеке, ясно давая ему понять, что его сон закончен.
И Юра в конце концов вынужден был признать это. Некоторое время он ещё лежал с закрытыми глазами, тщетно пытаясь удержать остатки улетающего сна. Но поняв, что это бесполезно, приподнял веки и минуту-другую разглядывал какую-то букашку, упорно карабкавшуюся по травинке в нескольких сантиметрах от его глаз. Однако это довольно однообразное зрелище очень быстро наскучило ему, и он, пробурчав что-то себе под нос, с усилием приподнялся с земли и сел. Рассеянно, заспанными, мутноватыми глазами огляделся вокруг. Бросил беглый взгляд вперёд, на убегавшее в бескрайнюю даль зелёное, с рыжевато-жёлтыми вкраплениями и проплешинами поле. Потом вскинул глаза кверху и, прищурившись, посмотрел на, как и прежде, ослепительно яркое и нестерпимо горячее солнце, перекатившееся на западную сторону неба и уже оттуда продолжавшее поливать изнурённую жарой землю мощными волнами сверкавшего и искрившегося света.
Поглядев несколько секунд на клонившийся к западу пылающий шар, а затем взглянув мельком на часы, Юра нахмурился и покачал головой. После чего обернулся к спавшему сном праведника, чуть похрапывавшему Паше и потряс его за плечо.
– Вставай, Пашуля. Чё-то мы заспались.
Паша, почувствовав прикосновение, всхрапнул громче обычного, почмокал губами, на мгновение приоткрыл глаза, но, видимо, так и не пробудившись, перевернулся на другой бок и вновь погрузился в сон.
Но неумолимый напарник продолжал тормошить и трясти его, упрямо и монотонно приговаривая:
– Поднимайся, Паш, поднимайся. Хватит дрыхнуть! Мы и так провалялись, как сычи, почти до вечера. Идти надо!
Однако вернуть Пашу к жизни оказалось не так-то просто. Он упорно не желал расставаться с натуральным, пропитанным приятными запахами травяным ложе, на котором, видимо, чувствовал себя очень уютно и покойно. Он хмурился, кряхтел, постанывал, бормотал что-то неразборчивое и бессвязное и, несмотря на все Юрины усилия, никак не мог выйти из-под власти крепкого, сладостного сна.
И тогда, поняв, что обычные средства тут бессильны, Юра решил прибегнуть к экстренному. Он взял бутылку, из которой они пили во время обеда, и, недолго думая, вылил плескавшиеся на дне её остатки воды Паше на лицо.
Средство, как и следовало ожидать, оказалось весьма действенным. Спавший, как казалось, беспробудным сном Паша, едва тонкая струйка коснулась его щеки и, раздробившись на множество брызг, разлилась по всему лицу, громко ойкнул, подскочил, как ошпаренный, и, вытаращив мутные, ещё застланные туманом глаза, бессмысленно уставился перед собой. У него было при этом такое растерянное, глуповато– беспомощное выражение лица, что Юра, глядя на него, не выдержал и рассмеялся.
Паша, понемногу приходя в себя, уже более осмысленными, прояснившимися глазами огляделся кругом и, увидев наблюдавшего за ним и смеявшегося приятеля, с недовольным видом скривился.
– Поливать меня было совершенно необязательно, – проворчал он, отирая рукавом куртки мокрое заспанное лицо. – Не так уж крепко я спал…
Юра расхохотался пуще прежнего.
– Ага, точно! Не крепко! – едва выговорил он сквозь смех, не спуская глаз с помятой, опухшей от сна Пашиной физиономии. – Я тут уже чуть ли не ногами тебя пинал! Ты хоть бы хны, спишь как убитый. Пришлось использовать водные процедуры.
Паша, не переставая яростно тереть рукавом уже сухое, заметно покрасневшее лицо, бросал на продолжавшего покатываться со смеху товарища мрачные взгляды и глухо бурчал сквозь стиснутые зубы:
– Ногами!.. Пытался один такой попинать меня ногами… Плохо это для него кончилось…
– Чё ты там бормочешь? – не расслышав, спросил Юра.
Паша метнул на него очередной угрюмый взор и, чуть помедлив, холодно обронил:
– Ничего.
После чего отвернулся и, набычившись, устремил хмурый взгляд в расстилавшуюся перед ними беспредельную даль, пламеневшую в уже немного косых лучах золотисто-красноватого предвечернего солнца.
Юра, поглядев ещё немного на сердитого, неподвижно уставившегося в пространство напарника, опять, на этот раз добродушно и как будто снисходительно, усмехнулся и, став вдруг серьёзным и деловитым, проговорил, поднимаясь на ноги:
– Ну ладно, хорошего понемножку. Отдохнули – и хватит. Надо двигаться дальше! И так уйму времени потеряли.
С этими словами он стал укладывать в Пашин рюкзак остатки обеда, тщательно упаковывая их перед этим в полиэтиленовые пакеты, а затем, вытряхнув и аккуратно сложив, отправил туда же покрывало, служившее им своего рода обеденным столом.
Паша и не подумал принять участие в этих хозяйственных заботах. Пока Юра прибирался за ними обоими, он по-прежнему обозревал окрестный пейзаж и предавался, судя по его сосредоточенному, чуть напряжённому виду, каким-то серьёзным и, вероятно, важным для него размышлениям.
Но Юра не посчитался с этим, когда закончил со сборами и пришла пора трогаться. Оглядев поляну зорким, цепким взглядом – не забыл ли чего, – он подошёл к спутнику и хлопнул его по плечу.
– Давай, Паш, подымайся. Хватит ворон считать. Выдвигаемся.
Однако Паша не торопился следовать этому призыву. Он скользнул по приятелю безразличным, отсутствующим взором и не сделал ни малейшей попытки подняться.
– Ну чего расселся-то? – нетерпеливо произнёс Юра, возвышаясь над товарищем и пристально глядя на него. – Шевелись давай! У нас не так уж много времени – надо до темноты отмахать нехилое расстояние и найти нормальный ночлег.
Но Паша и после этого остался неподвижен и невозмутим, как если бы увещевания друга относились не к нему.
– Алё, ты слышишь меня? – повысил голос Юра, уже несколько раздражённый. – Ты идёшь, или как?
И опять ноль внимания. Паша ни звуком, ни жестом не отреагировал на обращённые к нему слова и продолжал бесстрастно глядеть в никуда.
Тогда Юра, постояв ещё немного возле безмолвного, очевидно, и не думавшего двигаться с места напарника, тихо ругнулся, взвалил себе на плечи свой массивный, словно разбухший рюкзак и, метнув на Пашу косой, сумрачный взгляд, широкой, размашистой поступью зашагал вперёд по извилистой, убегавшей вдаль тропинке.
Первые несколько секунд Паша рассеянно и по-прежнему безучастно взирал вслед стремительно удалявшемуся товарищу. А когда тот скрылся на повороте за высокой густой травой, чуть насупился и, качнув головой, огляделся вокруг. До него, вероятно, дошло, наконец, что Юра не шутит, и если он не прекратит валять дурака и разыгрывать из себя обиженного, капризного ребёнка, совсем не склонный к дурачествам приятель действительно может уйти и оставить его тут наедине с его унылыми думами. А остаться на ночь глядя одному в этой диковатой, необитаемой местности вовсе не входило в его планы. Слишком уж пусто и мрачновато здесь было, особенно в предвидении недалёкого уже вечера, на приближение которого указывало всё более сдвигавшееся на запад солнце, посылавшее на землю уже не такие яркие, как прежде, чуть притушенные, хотя, невзирая на это, всё ещё жаркие лучи.