Духи разочаровались в Создателе, во всех, кто, казалось, мог их услышать и хоть немного помочь в самом главном – единственном, чего они просили и на что надеялись.
В горле застрял комок, тело обмякло, словно из него высосали все силы разом, даже те, благодаря которым он стоял. Он упал на колени, руки дрожали, тек холодный пот. Стало трудно дышать, сердце не ощущалось на фоне пытающегося скрючившегося в агонии разума.
Весь этот проклятый путь, пройденный вдолг, оказался бесполезным. Меня опять все покинули. Даже те, ради кого я хотел добиться единственно важного, и чем отчаянно желал поделиться. Остались лишь иллюзии, да и те скоро развеются, как этот поганый снег. Не было ничего, чтобы пройти хотя бы треть пути назад. Да и смысл? Глаза бешено забегали на искаженном изможденном, постаревшем лице, вернулась ярость и отвращение к самому существованию жизни.
В очередной раз замахнувшись, перед самым ударом Женя заметил, что в его руках меч. Он всего лишь хочет видеть своими воспаленными глазами, что есть еще, и видит тьму, и в ней – несколько планет. Выбрав какую-то наспех, словно пытаясь добежать до туалета в неумолимых рвотных позывах, он двинулся к ней, свалился навзничь и потерял сознание.
Глава 8
Валяться на кровати – как же это приятно! Как сохранение в игре, как «домик» для ребенка, как место, где бывает «шпили-вили», как трон для вечно мудрых. Но сейчас хотелось все: и в туалет, и пить, и есть, и размяться, и почесаться, и, боже упаси, чего еще одновременно!
В лачугу проникал дневной свет. Они, со стуком дровосека и «дышащими» стенами нашептывали мне: «проснись и пой».
Лежанка из дерева с соломой, да холщевой накидкой. Благо, в меру жесткая – спина побаливала на пару процентов от возможного.
На мне лишь рубаха, да штаны – стал искать вещи. Мне наплевать, если переодели, но где мои вещи?! Как всегда поверхностно осмотрев интерьер, я остановился и решил присесть обратно, чтобы как следует подумать. Все поплыло и ватные ноги вовремя усадили меня на койку.
Это не та хижина. Да что гадать-то?
Я отдышался, прислушиваясь к каждой части тела, прежде чем снова встать.
Едва я открыл ветхую дверь – чуть не обомлел. Пусть даже эта избушка деревянная и дырявая, как сито, воздух в ней затхлый, спертый, и не шел ни в какое сравнение с этим кислородным шквалом, что поджидал, чтобы радостно налететь на меня с объятьями.
Мы находились на опушке, и повсюду непроглядный сплошной лес. Пахло скошенной травой и древесиной. Шелест листвы отражался многократным эхо, и вновь проявлялось буйство красок, как будто «ущемленные» цвета сочились сквозь картину реального плана. Они говорили: «вот она я – посмотри на меня!». И вновь разноцветные пузыри и вихри – классика.
Я стоял и смотрел на это великолепие, готовый описаться по нескольким причинам, и, возможно, еще приоткрыв рот. А на меня все это время смотрели женщины – та, что рубила дерево, остановилась, судя по застывшей мнимой тишине.
И вот он – момент истины. Я взглянул вверх – небеса светло-бирюзовые… Посмотрел на женщин – загорелые, какие-то странноватые, но самое страшное, что не чингаре и вряд ли земляне…
Я закрыл глаза и постарался успокоиться.
– Здравствуйте. Где здесь туалет? – спросил я ментально. Секунды три я ждал, и повторил на русском, английском и чингарском. Они стояли и хлопали глазами, переглядываясь.
Поняв, что вопрос, возможно, глупый, так как мы в лесу, я побрел в ближайшие кусты. Когда стало легче на душе, я попрыгал и окончательно убедился в двух вещах: я не ранен, и я не на Планете.
Всего пару шагов я сделал в обратную сторону, – сразу обратил внимание на пару занятных деталей: все мужики куда-то ушли, и женщины – кто в стеганке, кто в шкурах, кто в лохмотьях, – держали руки на оружии.
Я вздохнул и попросил воды, как привык. Они смотрели почти с тем же видом, только чуть смурнее стали. Видимо, оттого, что я в прошлом неподалеку от их лачуг напрудил. Вслушиваться не хотелось вовсе, и я показал жестом, что хочу пить. Это сработало – одна из женщин, лет сорока, зачерпнула из бочки неподалеку глиняной пиалушкой и протянула мне.
Сначала маленькими глоточками, а потом все большими я залпом осушил и сказал «спасибо». Пара дам хихикнула, и мне сразу вспомнились земные чудаки, которые находят смешным смотреть, как травятся люди. На вкус вода совсем как дождевая или талый снег, к тому же в первый раз я довольствовался лишь третью своей нормы. В любом случае, не так уж это было и важно на фоне остальных неурядиц. Теперь организм хоть не будет меня какое-то время отвлекать.
Я вернулся в покосившуюся лачугу и стал размышлять. Похоже «души» решили попробовать еще один вариант – отдать контроль мне полностью. Голубизна распространилась на нехилые участки тела, но пока была не сильно активна – не так ярка, как будто по этим новым венам кровь текла весьма и весьма размеренно.
Харя на ощупь вроде была моя – родная и прекрасная. Осмотрев себя полностью, понял, что грязный и обросший, и с этим надо было что-то делать.
Из-за моего стремления усидеть на двух стульях, сам же себя бросаю в печальные ситуации. Хорошо хоть в каком-то направлении двигаюсь. Мудрость? От нее только страдания. Лучше увлекаться глубже. Когда вообще… Какая польза? – вот, с «душами» совладал, не сойдя с ума. О, боже! Выжить после такого падения невозможно…
Наплевать, что я натворил в отрубе. Семью жаль – надо к ней. Я вроде, никуда от них и не собирался… Неужели и Круг Молота и даже врата на небеса не были продуктами воспаленного от нечеловеческих стрессов и изменений разума? Так – нужен «Резак».
Только я об этом подумал, дверь отварилась, и возникла фигура с пульсирующей, слабо выраженной аурой.
– Кинем ее, – сказала она сердито и мотнула головой.
Вообще я хотел сначала помедитировать и попытаться обратиться к здешней ноосфере, но так тоже – кое-что. Тем более, не имею право чужую недвижимость занимать.
Коротко стриженая женщина с грязными ногтями в портках и «топике» из широких полос шкур каких-то коричневых созданий вела меня, пару разу оглянувшись. На ее бедре мотался топор, вздетый в специальную петельку.
Поселок у них тут достаточно плотно заселенный, и каждый ее бодрствующий житель занимался делом: несколько дам шили одежду и бесформенные тряпки; еще четверо в здоровенных чанах и котлах варили варево, – и сразу в животе заурчало; шестеро девушек помоложе упражнялись в стрельбе из лука, и еще три, что выделялись широкими плечами и общей бесформенной массивностью, рубили деревья, обтесывали их и перевязывали. Я уже все понял, но не хотел верить.
Наконец, спустя триста метров виляний и плутаний по тесным и случайным «переулочкам», мы подошли к длинному дому – зданию местной администрации. Вокруг него была еще пара построек, за которыми забор из тысяч заточенных дрынов с человеческий рост. Проводница откинула занавеску, и жестом попросила войти.
После нескольких шагов моя тень удалилась. Первое, что мне пришло в голову: «как они, блин, эти здоровенные бревна волочили и крепили навису?». Да, постройка примитивная, но лишь по земным меркам. Множество тщательно обтесанных свай по периметру держали остов весьма уверенно, и можно было не бояться, что от порыва ветра на голову шмякнется полено. Пять метров высотой, метров шесть в ширину и эдак двадцать до обозримого конца. Зачем так заморачиваться? Впрочем, их дело.
Посередине стоял стол человек на пятнадцать. Видно – здесь мед рекой не тек. По бокам стояли смирно по пять стражниц – персон совсем уж мужеподобных с лицами настороженных картошек. Все вооружены до зубов, да притом в металлических, оттертых до блеска, доспехах. Как водится, согласно военной дисциплине, они стояли, как статуи, хоть и поглядывали на меня краешками глаз.