– Очень интересно… – вежливо проговорила я. – Послушайте, Яков Моисеевич… Знаете, как сегодня делают газету? Витя отлично верстает полосы в программе «Кварк», посылает мне по модему на вычитку, я вношу правки, отсылаю ему назад, и все это хозяйство отправляется в современную типографию, где печатается с бумажных плат… Черт возьми, мы удешевим вам издание! Мы сохраним вам ваши китайские драхмы!
Но, к сожалению, для издания «Бюллетеня» цивилизованным образом Алик абсолютно не нужен. Он нам – как чирий на глазу. Ну, хотите, мы внесем его имя в корект «Бюллетеня»? Он будет числиться в редколлегии.
– Алик должен не числиться, а работать. – сказал старик.
– Конкретно: что именно он будет делать?.
– Не знаю. Алик должен работать. – тихо и твердо повторил он.
Мы замолчали вновь: я – обозленно – растерянно, он смиренно-грустно.
Что мешало мне уйти, ведь в одно мгновение я вдруг поняла, что китайцы во-первых и сами не знают – что им делать со своим странным наследием, во-вторых, до дрожи боятся любого вторжения в их маленькую затхлую норку. Но я все сидела, рассеянно подбирая вилочкой с тарелки липкие крошки штрудла.
– Знаете что, – сказал Яков Моисеевич, – надо заказать булочки с маслом, они очень вкусно готовят здесь чесночное масло… Эти булочки почему-то напоминают мне шао-бин, лепешки моего детства, такие, посыпанные травкой, не помню названия, с соленой начинкой… Их продавали с лотков, на вокзале. Мы тогда жили в Мукдене и родители посылали меня к вокзальным лоткам за лепешками шао-бин… Мне было лет семь… И я страшно любил поезда. Бывало, стою по часу, глазею на вагоны. Классы различались по полосам, наведенным под окнами. Первый класс – белая полоса, второй – голубая, третий класс, жесткий вагон – красная полоса… Американское производство…
Официант принес тарелку с четырьмя, свернутыми пухлой розой, булками и розетку с фирменным маслом. Не только чеснок, но и укроп и кинзу добавляла местная повариха в это масло. Яков Моисеевич разрезал булочку, подцепил ножом желтый шмат и стал основательно утрамбовывать его в рассеченное брюхо булки. И вдруг протянул мне требовательным жестом моего деда. Этим, почти уже забытым мною жестом… Я растерялась, растрогалась, пробормотала что-то и послушно взяла булочку, хотя давно уже сижу на диете и мучного стараюсь не есть.
– Между прочим, я был свидетелем знаменитого взрыва на мукденском вокзале, когда убили старого маршала Джан Цзо-Линя… Вам, конечно, это имя ничего не говорит… Джан Цзо-Линь, он был кавалерийским офицером при китайской имперской армии… А после того, как свергли последнего китайского императора династии Мин – это произошло в 1911 году, Джан Цзо-Линь стал просто бандитом…
– А куда делся император? – спросила я.
– Никуда. Он повесился в Угольной башне Запретного города в Пекине, когда манчжуры рвались к стенам города… Так вот, Джан Цзо-Линь… он был неграмотным. Подпись его была – отпечаток большого пальца… Со своей шайкой поначалу совершал налеты на банки, на богачей… Все раздавал крестьянам… Такой китайский Робин Гуд… Курил опиум – набивал трубку, раскуривал свечой… В русско-японской войне воевал и на той и на другой стороне, но после войны поставил на японцев. Был властителем Манчжурии, а хотел стать новым императором Китая… У самого была кличка «Дун-Бей», а бандиты его звались «хунхузами» – «краснобородыми».
– Довольно странные военные отличия…
– Хной красили… – пояснил Яков Моисеевич. – Влетает, бывало, на коне в зал суда, где идет заседание. Говорит судье: ты отъявленный мерзавец, все судишь в пользу богачей! Приговариваю тебя к смертной казни! Достает маузер с прикладом и…
– Как это – маузер с прикладом? – спросила я.