Ежов снял руки с его плеч, задумчиво почесал гладко выбритый подбородок, затем, хмыкнув, подошел к столу и налил себе из графина стакан водки.
– Может получиться интересная комбинация, мой мальчик.
– Вот и я так подумал. Хозяин давно готовился к этому, а тут ему на блюдечке принесут голову любого, главное, понять, куда дует кремлевский ветер.
Ежов залпом выпил и, занюхав рукавом, выдохнул:
– Сейчас ветра нет, паруса спущены. Есть у нас, знаешь ли, люди, которые сидят повыше Кобы, и как хотят помыкают им. Но тебе не стоит об этом думать. Кстати, пока не забыл, из той же инстанции пришла строжайшая директива: девчонка Тухачевского должна остаться в живых.
Еремеев неподдельно удивился:
– И что мне с ней делать прикажешь?
– Что хочешь, но отвечать будешь головой, понял? Умереть она может только своей смертью и только от старости. Как хочешь, так и понимай, не нашего это с тобой ума дело, мой мальчик. Там, – он показал пальцем на выбеленный потолок, – из своего загробного ЦК тоже получают указания и выполняют их, заметь, без рассуждений. Ну да ладно.
Он хлопнул в ладоши и потер ими, осклабившись.
– С Тухачевским мы разобрались. Дальше уже без нас тур вальса спляшут. На очереди – летун паршивый. Как там идут дела с подготовкой к операции? Не просрешь опять все дело, как давеча?
Майор хмуро, исподлобья заметил:
– Я, Коля, ничего не просирал. Стечение обстоятельств. Кто знал, что он на тот остров в такую погоду самолет посадит?
Ежов подошел и потрепал его по щеке, наклонившись.
– Ну-ну, не дуйся, дурашка, щечки лопнут на меня дуться. Лучше скажи, что там по срокам выходит? Очень уж он мне под ногами мешается.
«Не у тебя под ногами, а между ног твоей жены-шлюхи», – подумал про себя Еремеев, но вслух сказал:
– Ближайшие года полтора не стоит лезть. И так засветились. К тому же, Хозяин благоволит летуну и, уж простите, два и два сложить сумеет. Сразу станет ясно, что кроме тебя это никому не выгодно.
Сверкнув глазами на друга и слегка покраснев, наркомвнудел лишь снова плеснул себе водки и кивнул, чтобы тот продолжал.
– Я предлагаю обходную операцию. Больше победных реляций, пусть вождь вознесет его в своих глазах и отведет взор от нас. А там Валерьян за нас все сделает сам, уверяю: в его стиле вмиг свалиться в пике. Главное будет – не упустить момент.
Вологда, 1942 год
Где-то сквозь туман раздавались незнакомые голоса:
– Как он вообще жив остался? Весь обмороженный…
– Ужас, а худой – как скелет…
Аркаша почувствовал, что его пытаются раздеть. Видимо, это не получалось.
– Примерзло, чёрт, неси ножницы.
Он попытался открыть глаза. Сплошной туман.
Было и не тепло, и не холодно.
Было никак.
– Доктор, он приходит в себя.
– Где я? – прошептал он пересохшими губами.
– Не волнуйся милый, все хорошо, ты в больнице, лежи спокойно.
Где-то на периферии зрения мальчик успел увидеть, как срезают заледеневшее окровавленное белье, как стаскивают носки: вместе с кожей, ногтями. А боли всё не было.
Потом Аркаша вдруг услышал шумное дыхание большой собаки, вспомнил вокзал и, наконец, опять потерял сознание.
Давно работая в органах госбезопасности, она впервые видела подобного человека. Нет, тех же китайцев, японцев, вообще азиатов перевидала на своем веку. Тут был особый случай.
Мало того, что из центра поступил приказ «альфа-прим». Впервые за весь срок службы. Это, как минимум, нарком приехать должен. Вдруг заявился какой-то узкоглазый, в маскхалате и старом френче.
Но приказы не обсуждают.
Последние пару лет, исполняя обязанности главврача местной больницы, она привыкла к шаблонным контрразведчикам, приезжавшим сюда для выполнения заданий. Этот был – иной породы.
За ним чувствовалась сила. Не та, от которой женщины готовы, бросив даже детей, бежать следом сломя голову, а мужчины выполнить любой приказ, нет.
Это была сила горной лавины, несущейся на тебя, когда стоишь и понимаешь – ничего ты, жалкая букашка, сделать не сможешь.
И еще – он никогда не смотрел в глаза.
Только сквозь тебя.
Когда пожал ей впервые руку, она вздрогнула – будто током ударило.
– Светлана Сергеевна, нам предстоит серьезная работа.
Кнопмус мыл руки в старой, ржавой раковине.
– Ну что скажете, доктор?
– На удивление крепкий парень, жить будет. Назначение я выписал.
– Вы слыхали, вагон, в котором их привезли… когда до них дошла очередь, то там все уже были мертвы. В Жихарево просто забыли положить дрова, чья-то халатность. И вот налицо почти тридцать погибших людей.
– Да, ужасно, ужасно… – вздохнул Кнопмус, – но, к сожалению, за последнее время подобные истории стали обыденностью.
– Мальчик все время спрашивает про отца. Что ему сказать?
– Так, мол, и так, умер отец от истощения и обморожения.
– Но ведь тела не нашли ни в здании вокзала, ни в вагоне, ни на путях.
– Светлана Сергеевна, ну что вы, право. Сейчас люди тысячами пропадают, а вы про тело.
– Он говорит, что дотащил отца до зала ожидания, но там был найден только сам мальчик.
– Галлюцинировал-с. Голод. Обморожение. Долгое путешествие среди покойников. Как он с ума то не сошел, это уже чудо. Так что не травмируйте его еще больше, скажете просто: отец скончался, похоронен в братской могиле.
– Куда же его потом из больницы, Юрий Альфредович?
– Пока определите в детский дом. Я вас уверяю, еще несколько лет, и войне конец. Тогда родные сами отыщутся.
Глава 2
Ленинград, 1954 год
Теплым осенним вечером, по Невскому проспекту, от Московского вокзала в сторону Казанского собора прогуливались трое молодых людей.
Справа шел симпатичный юноша, явно из ученых, со всеми им полагающимися атрибутами: большие очки в черной оправе, кучерявые темные волосы, и вся скорбь еврейского народа в мудрых, не по годам, глазах. Таких обычно ловили в подворотнях и били морду представители класса-гегемона. Но этого назвать задохликом было нельзя, чуть небрежный, спортивного кроя костюм по росту отлично сидел на крепкой фигуре.
По центру тройки вышагивал здоровяк в военной форме. Высокий, статный красавец с волевым лицом. На таких оглядываются на улице и женщины, и мужчины. С такими дружат в любой компании. Такие быстро и везде становятся лидерами, а люди с радостью им подчиняются. Острый ум и добродушие прямо-таки лучились из него глаз.
По левую руку от него шла девушка. В платье с пышной юбкой и подчеркнутой талией, миловидная блондинка, круглолицая, ямочки на щеках, чуть широкий нос. И весьма озорные, с чертовщинкой, глаза.
Юношей в очках был Борис, или Боб, для друзей. Военный – его старший брат Аркадий. А девушку звали Елена, она и Аркадий недавно поженились.
Молодые люди вдохновенно обсуждали научную фантастику, к которой испытывали жгучий интерес, Елена внимательно их слушала. Аркадий, в своей обычной манере размахивал ручищами, словно ветряная мельница, и громогласно вещал:
– Понимаешь, Боб, что меня раздражает? Сначала, лет десять назад, писали пачками бредовые книги о полетах на Луну. При этом, обязательно, в каждой из них был или западный шпион, или предатель-интеллигент. В конце, конечно, побеждают «наши», на Луне ставят памятник Сталину, а злодея, ничтоже сумняшеся, выкидывают в открытый космос. Просто тонны таких романов. Теперь Луна им надоела, у них научная фантастика побеждает на производстве разного сорта бюрократов. Читал новую книгу Гранина?
– Да как-то руки не дошли.
– Ну и не читай. И ведь вот что обидно, столько всего можно было бы придумать на тему того же космоса. Неужели, кроме Луны, нет ничего интересного, например, далеких планет? Ну, а как же другие галактики? Я уж молчу про сам термин «научная фантастика». Научная! Ха, – яростно взмахивал руками Аркадий. – Они вообще не пытаются обосновать, как, почему, за счет чего у них ракеты летают, ладно. Да и ощущение от самих героев такое, будто написаны все под копирку. Как говорится, таких писателей я убивал бы на месте. Из рогатки.