«– Серго, охвати все происходящее целиком, а то мыслишь, как тифлисский босяк!
– Значит, вырезать всю старую, ленинскую, гвардию, это теперь называется государственным мышлением? Что творит безумец Ежов, ты вообще знаешь?
– Привязались с этим Ежовым! Только и слышу: Ежов-Eжов, Ежов-Eжов. Сдался он вам. Работайте спокойно.
– Работайте? Ты говоришь «работайте»? Да я только соберу группу специалистов на завод, через неделю половина из них – уже в его подвалах! Ты печешься о производстве? Какое, вообще, может быть производство? Новые танки или трактора – кто, чекисты ежовские будут проектировать? Ладно проектировать, даже просто – собирать?»
Коба послал к черту, сказав: выступи на Пленуме с предложением снять мерзавца Сталина и его подручного убийцу Ежова. Серго хлопнул дверью, ушел к себе, их квартиры в Кремле были рядом.
«А может он и прав, – размышлял Орджоникидзе, – конечно, против друга я не пойду, а вот обратить внимание на работу органов просто необходимо».
Тяжело поднялся, сказывалось подорванное еще на царских каторгах здоровье, и прямо в кальсонах прошел в кабинет к письменному столу, где лежали бумаги с докладом к предстоящему через пару дней Пленуму ЦК.
Корпел над каждой буковкой долго и с увлечением, иногда заглядывая к себе в записи, припоминая фамилии и даты, как-никак под началом были тысячи людей в Наркомате тяжелой промышленности. Передовой отряд строителей социализма.
С сожалением поглядел на старый доклад, потом усмехнулся и махнул рукой. Ну и что, что столько времени потратил, зато в новом документе острейшие вопросы поднять сумел. Не испугался на этот раз.
В дверь квартиры постучали. Он накинул шинель, пошел открывать. На пороге стояла дочь.
– Папа, твои газеты.
– Спасибо, Этери, беги.
Закрыл дверь, двинулся было заканчивать работу, но тут вновь раздался стук. Подумал: «Малышка что-то забыла сказать».
Вернулся, но вместо неё увидел смутно знакомого мужчину, в форме майора госбезопасности. Серго не мог припомнить где, но точно видел его. Он был словно человек без лица, типичная «охранка», но примечать подобных стало привычкой еще с царских времен.
– Товарищ Орджоникидзе, у меня для вас документы к предстоящему пленуму от товарища Сталина. Разрешите войти?
– Да, пожалуйста.
Он посторонился и пропустил посетителя внутрь. Тот, не глядя, направился в кабинет, будто бывал тут уже не единожды.
Когда Серго прошел за ним и увидел дуло нагана, он все понял.
Все прошло как обычно гладко, работал профессионал. Промаха и быть не могло, аккурат в сердце.
Еремеев положил, как и было приказано, оружие рядом с телом и вышел.
Спустя несколько минут дверь квартиры приоткрылась и зашел человек с восточными чертами лица, иссиня-бледной кожей и бесцветными глазами. Подойдя к убитому, он поднял пистолет и, осмотрев его, убрал в кожаный портфель.
Затем наклонился над телом убитого, провел над раной ладонью вверх, словно сжимая её. Кусочек свинца выскочил, будто намагниченный. Незнакомец прислонил к месту выстрела палец, зарастил рану и впитал в него натекшую из пулевого отверстия кровь.
Подойдя к столу, осмотрел бумаги Орджоникидзе. Увидев открытую папку с незаконченным текстом, пролистал за секунду и засунул к себе в портфель.
Напоследок мельком глянув своим истинным зрением, нашел на уровне микрочастиц пару следов своего пребывания. На всякий случай стер их, хотя ни один криминалист все равно ничего найти бы не смог.
Но потомкам тоже не стоит знать.
Войдя в кабинет Сталина, Зафаэль обратился к сидевшему в кресле Кнопмусу:
– Всё сделано, как и просили, – и повернувшись к вождю добавил, – можете идти осматривать тело. Вы были правы. Он писал доклад.
Казахстан, поселок Кенгир, 1954 год
…Меры безопасности были беспрецедентными. Оцепление вокруг барака в три ряда с отборными головорезами, прошедшими огонь и воду.
Оружие наготове.
Мимо тенью двигались бывалые офицеры, еще и еще раз, проверяя наряды.
Подъехал старенький армейский «Виллис», чудом оказавшийся в этом тьмутараканье, и конфискованный в связи с проведением операции для нужд разведки. Из него выпрыгнули двое в штатском и аккуратно, под руки, вывели кого-то, судя по одёжке – заключенного, с джутовым мешком на голове.
Странную компанию пропустили без всяких вопросов, они тихо юркнули за дверь.
– Разрешите, товарищ генерал?
Тот молча кивнул и оглядел гостя, с которого уже стянули мешок.
Осунувшийся, серый на лицо, как и затасканная рубашка на нём, перед ним предстал Кнопмус. Легенда и ужас советской разведки, ночной кошмар любого политика.
Серов повел волевым подбородком, агенты пулей вылетели из барака. Бывший заключенный посмотрел на закрывшуюся дверь, а затем вытянувшись, шутливо отрапортовал:
– Товарищ генерал, разрешите доложить, задание выполнено.
Первый председатель Комитета Государственной Безопасности Иван Александрович Серов отличался сухостью и сдержанностью в общении с подчиненными. В присутствии же сильных мира сего никогда не вел себя как человек замкнутый, напротив, был слегка навязчив.
– Юрий Альфредович, это мне впору вам докладывать, – улыбаясь, сказал он и крепко пожал собеседнику руку. – Для меня честь наконец-то познакомиться лично. Может быть, хотите перекусить? Я попросил ребят на всякий случай накрыть маленький скромный столик, наверняка, устали?
За его спиной, действительно, были закуски явно не из лагерного рациона. Дымилось блюдо с аппетитными кусками мяса, звенели серебром вазочки с икрой, блестели свежие овощи и фрукты, а посередине в кастрюльке плавилось масло на отварной картошке. Завершала картину запотевшая бутылка водки и две хрустальных рюмки на тонких ножках.
– Не откажусь, – сказал Кнопмус и элегантно уселся на заботливо пододвинутый генералом стул.
Серов, оставшись стоять, налил им водки. Чуть склонившись, протянул бывшему зеку рюмку.
– За ваше возвращение, Юрий Альфредович.
Они чокнулись, выпили, и внезапно Кнопмус щелкнул пальцами, будто вспомнил нечто важное.
– Иван Александрович, не в службу, а в дружбу. Тут такое деликатное дело, о нем только мы с вами должны знать. Мне нужно, чтобы через третьи руки была организована слежка за одной женщиной, находящейся в этом лагере. Сделать это нужно деликатно, она не враг. Просто, вполне возможно, представляет интерес для Хранилища, а у меня нет времени заниматься подобными мелочами. Не затруднит?
– Ну, о чем вы говорите, – всплеснул тот руками, – возьму под личный контроль ситуацию, обозначьте только сроки, задачу и объект наблюдения.
Кнопмус задумчиво почесал кончик носа, слегка покачал головой и ответил:
– Сроков нет, но, чем скорее начнете – тем будет лучше. Задача: выяснить об объекте все. Буквально все. Вплоть до анализов крови и… ну, вы поняли. Кто она, чем занималась раньше, как и за что оказалась в лагере. Если её сюда отправили ошибочно – пусть тихонечко, без шума, выпустят. А вы за ней, на мягких лапках. Куда пойдет, о чем будет говорить… Отчеты должны быть подробными, денег на технику не жалеть. Обозначьте интерес так, что, мол, женщина с задатками ученого мирового уровня. А объект… что ж, зовут её Мария-Жанна Иосифовна Кофман. Да, и еще, по дороге я передал вашему помощнику список агентуры, которая нам пригодится. Там и бывшие костоломы Ежова, и просто отмороженные бандиты… не сердитесь, попросил их пока не расстреливать. Утвердите – не пожалеете.
Генерал делал быстрые пометки карандашом в небольшую записную книжку.
– У вас интересные пальцы, и интересный почерк, – заметил Кнопмус. – Балуетесь литературным творчеством? Дневник, небось, ведете?
Тот вздрогнул.
– Да не переживайте, это будет нашей маленькой тайной. Налейте-ка еще по одной и приступим к закускам, я действительно немного проголодался.