– Купишь мне мороженое? – спросил мальчуган.
– Конечно, Чинги, – ответил я.
Своего настоящего имени ребенок не помнил. Индейским его наградил Артем, когда нашел ровесника в заброшенном Доме Снов. А квалифицированных детских психологов, способных докопаться до подсознания мальчика, на Чибисе не было.
Мне вспомнилась беседа с Пеничевым накануне нашего отлета. Глава группы археологов тогда поинтересовался:
– Мм… Станислав, вам во всей этой истории ничего не кажется странным?
– Помимо того, что семилетний пацан общается с эфирными рыбами? – попробовал пошутить я.
– Да, помимо, – не принял мой тон ученый.
– Ну, – собрался я с мыслями, – он отлично говорит по-русски, что удивительно для ребенка, которого вырастили инопланетяне. Ещё – насколько я понял, на Чибисе не было случаев пропажи детей. Да и взрослые тоже не терялись. Поэтому непонятно, откуда он вообще взялся. Если, конечно, на планету не прилетал какой-то корабль, о котором нам ничего неизвестно.
– Есть ещё одна странность, э-э… Станислав, – почесал свою бровь Пеничев. – Странно, что его нашли именно вы.
– А что в этом такого? – удивленно воззрился я на археолога. – Это просто случайность. Не мы с Оксаной, так кто-нибудь другой рано или поздно нашел бы пацана.
– Мм… не уверен, не уверен, – покачал седой головой Пеничев. – Этот Дом Снов наша группа исследовала вдоль и поперек. Буквально месяц назад я был в том зале, где вы встретили аборигена. А знаете, Станислав, почему мы так хорошо изучили этот Дом?
– Почему?
– Потому что нам, археологам, разрешают копаться только в тех сооружениях, которые уже давно заброшены. В которых уже давно не появляются местные жители. А вы с Оксаной не только ребенка там нашли – следов которого мы, археологи, не заметили, – но и повстречали аборигена, которого там и быть-то не должно.
– Совпадение, – пожал плечами я. – Рыба с пацаном там встретились, а мы с Оксаной их застукали. И, кстати, Чингачгука, не мы первыми нашли, а Артем. Неделю назад, если верить этому сорванцу.
– Тут вы правы, Станислав, – почесал короткую седую бороду Пеничев.
Не знаю, на что главный археолог Чибиса пытался намекнуть, но тон его мне не понравился. Будто он меня обвинял в чем-то.
Мы с Чинги поели мороженое, поглазели на моря и континенты Земли, купили несколько сувениров на память о путешествии и вернулись к Оксане.
– Уважаемые пассажиры, – заструился сквозь переборки лайнера голос стюардессы, – мы готовимся к посадке в космопорту Таллахасси, штат Флорида. Пожалуйста, займите свои места в каютах.
– Надеюсь, там не слишком жарко, – вздохнула Оксана, перебирая платья в шкафу. – У меня все летние вещи сто лет как из моды вышли.
Я хотел сострить насчет жары и моды, но не успел: «Серенити» сотряс удар, а через секунду спасательная автоматика загерметизировала нашу каюту и выбросила её в открытый космос.
Нас швырнуло на одну из стен, вжало ускорением в гладкие панели, оглушило ревом двигателя и до костей протрясло вибрацией от его работы. Всё это длилось секунд десять, потом шум резко прекратился и наступила невесомость.
Когда первый шок прошел, мы обнаружили, что парим посреди каюты в окружении чемоданов и мелких вещиц из женской косметички. К счастью, мебель оказалась прикрученной к стенам и полу, поэтому столкновения со шкафами и кроватями нам не грозили. Каюта медленно вращалась. Освещение, мигнув пару раз, погасло. В наступившей темноте единственным источником света оставался небольшой иллюминатор, в котором сейчас медленно проплывала Луна.
– Все живы? – спросил я, постаравшись придать голосу бодрость.
– Меня мутит, – пожаловалась Оксана. – Можно сделать так, чтобы стены не вращались?
– Все хорошо, – отозвался Чинги.
– Это – верный настрой, – похвалил я ребенка. – Не пугайтесь, нас скоро спасут. Орбита Земли – оживленное место, об аварии уже наверняка знают все, кому положено.
– Что это вообще было? – спросила Оксана.
Она кривила лицо, стараясь сдерживать тошноту, я решил найти ей какой-нибудь пакет и полез в чемоданы, раскидывая вещи вокруг. Иллюминатор тем временем повернулся к диску Земли, залив обстановку голубым светом. На фоне океана и циклонов блестела белая розочка – туристический лайнер с развороченным носом. Вокруг него расходилось в стороны облако черных точек – каюты пассажиров.
– Похоже на взрыв, – негромко пробормотал я.
– Это племя ирокезов, – убежденно сказал Чинги. Он прижался носом к стеклу, высматривая крохотные искорки спасательных ботов. – Они нас выследили. Но – ха! – промахнулись. Дураки, – добавил он с презрением.
– Кто бы там ни был, – протянул я пакет из-под чипсов Оксане, – ирокезы или неисправный ионный модуль, главное – мы живы и здоровы.
– Они не отстанут, – Чинги повернулся ко мне с серьезным выражением лица. – Это только начало.
И малец оказался прав. Взрыв туристического лайнера над Землей вошел в историю как «инцидент Серенити», с которого началась война с энвами.
Созерцая год за годом нечто настолько необъятное и грандиозное, как Великий Войд, поневоле начинаешь сравнивать с ним те повседневные вещи, дела и заботы, которые окружали тебя раньше. И сравнение выходит не в пользу последних. Если на линейке самое малое деление – парсек, то все интересы и проблемы, казавшиеся такими важными и глобальными, превращаются в неразличимую для глаза пыль. Трудно стоять перед бездной и помнить при этом о подтекающем кране на кухне.
Великий Войд дробил, измельчал и растворял в себе мое сознание, забирая глупые тревоги и даруя взамен свою глубину. Непредставимо большое насыщало собой непредставимо малое…
– Кто такие эти энвы?
Я отвлекся от новостного репортажа на экране вагона и обернулся на голос: спрашивала женщина в клетчатом платье, с белым платком на голове. Судя по ведру кабачков у неё в ногах, она ехала в город из какой-то глубинки.
– Да это журналисты придумали, – тут же ответила ей соседка по стрим-вагону, дама необъятных размеров, чье кресло, силясь приспособиться к параметрам пассажира, раздалось вширь на два с половиной места. – Никто ж ничего не знает, как обычно.
– Народ мутят, – вступил в разговор крепенький старичок в шляпе. – Сами ничего понять не могут, вот на инопланетян и спихивают. А чтобы не ссориться ни с кем из Содружества – новую расу выдумали. И мы теперь вроде как воюем, хе! С кем только?
– Так кто они такие, энвы эти? – не услышала ответа на свой вопрос женщина с кабачками.
– Да сокращение это, аббревиатура, – подала голос еще одна попутчица, дама в модном жакете. – Неизвестный враг, эн вэ. А сейчас уже просто энвами их называют.
– Вот напасть-то новая, – недовольно проворчала владелица ведра.
– И не го-во-ри-те, – негромко протянула Оксана.
Девушка притомилась за долгий день, наполненный разговорами и поездками. Её голова лежала на моем плече, и я, негодяй такой, был поэтому даже рад её усталости. Нашего подопечного, однако, расспросы ученых мужей о расе эфирных рыб, медицинские анализы и беседы с детскими психологами ничуть не утомили. Чинги с любопытством поглядывал то на зеленые леса за окнами, то на пассажиров, то на экран с новостями.
Новости в последнее время смотрели все. Постоянно. Даже Сокуров во время доклада перед Комиссией по контактам нет-нет да и бросал взгляд на экран своего смартфона. Война всегда привлекала повышенное внимание. А война с энвами, что бы там ни говорили старички в шляпах, шла. И затрагивала каждого.
– Они нас потеряли, – заявил Чинги, дослушав репортаж об аварии на термоядерной станции под Самарой. – Я запутал следы. Теперь ирокезы бьют куда попало.
По правде сказать, эта игра в индейцев мне уже порядком надоела.
– Нет никаких ирокезов, – раздраженно сказал я. – Это не книга Купера, а реальная жизнь.