Мимо пронесся автобус и ледяной кашей обдал голые ноги Джас.
– Возьми. – Мама вынула из сумки платок и протянула Джас, та непонимающе уставилась на него. – Ноги оботри!
Мама вдруг заговорила своим обычным голосом. Нетерпеливо. Немножко сварливо. Лучший на свете звук! Джас послушно принялась вытирать ноги.
– Ты чудесно выглядишь, – сказала мама, глядя на нее. Я выкатил грудь, красно-синяя материя оказалась прямо у мамы под носом. Она даже не взглянула. – Так похожа на свою сестру…
– Поехали, – поспешно сказал папа. – Снег, промокнем.
Мама кивнула.
– Скоро увидимся, – соврала она и тронула Джас за плечо, а меня потрепала по голове. – Вы молодцы.
Мама повернулась и пошла – брызги из-под черных сапог, полы зеленого пальто вразлет. Я не узнавал ее одежду. Наверное, новая. Интересно, когда она ее купила? В мой день рождения? Или когда мы играли в футбол? А может, когда у нас было родительское собрание?
И вдруг ни с того ни с сего я сорвался с места и бросился за ней вдогонку, лавируя между танцорами и певцами, между всеми этими людьми, такими счастливыми, румяными от мороза.
– МАМА! – истошно вопил я. – МАМА!
Она обернулась:
– Что, малыш?
Я чуть не крикнул: «НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ТАК!» – но сдержался. Надо было сказать ей кое-что поважнее.
Мы стояли перед итальянским рестораном; оттуда вкусно пахло пиццей, и я, наверное, вспомнил бы, что с утра не ел, если бы у меня снова не скрутило живот. В ресторане смеялись посетители, болтали официанты и стаканы звенели, как бывает, когда чокаются. И горели свечи. Я подумал: хорошо бы оказаться там, внутри, а не торчать на темной холодной улице.
– Ты что? – снова спросила мама.
Я не хотел задавать этот вопрос – боялся услышать ответ. Но подумал о Джас, собрался с духом и выпалил:
– Ты завтра работаешь?
Мама смутилась. Запахнула пальто.
– А что?
Она как будто боялась, что я попрошу ее остаться подольше.
– Просто интересно.
Мама покачала головой:
– Нет. Я уже давно не преподаю.
Все вокруг закружилось. На ум пришел глобус на металлическом штыре, как он все крутится, крутится под чьей-то рукой.
– Значит, ты больше не работаешь у мистера Уокера? – спросил я, давая ей шанс ответить по-другому. Как я ненавидел собственное сердце, в котором отчаянно бились последние крохи надежды!
Мама снова покачала головой:
– Нет. Я сейчас не работаю. Я уезжала. Путешествовала. Найджелу для его книги нужно было провести некоторые исследования в Египте, и я ездила с ним. Вернулась только под самый Новый год.
Вот, значит, откуда загар.
Мама опять открыла сумку и достала четыре наших письма – два от меня и два от Джас.
– Я поздно получила их, – тихо произнесла она, как будто извинялась, как будто хотела, чтобы я сказал: «Это ничего, что ты пропустила родительское собрание, не страшно, что пропустила Рождество». – Я бы приехала.
Не знаю, правду ли она говорила.
У меня имелся еще один вопрос, и его-то задать было куда труднее. Мир закружился быстрее. Машины, люди, дома – все слилось в тошнотворный расплывчатый водоворот вокруг меня и мамы.
– Футболка… – начал я, внимательно изучая лужу на асфальте.
– Ах да. Я сама хотела сказать. – Мама улыбнулась. – Просто блеск! – И я улыбнулся в ответ, несмотря ни на что. Мама пощупала материю. – Славная маечка. Откуда она у тебя? Тебе очень идет, Джеймс.
20
Когда мы вернулись домой, я как воды в рот набрал, а папа спросил, не хочу ли я горячего шоколада.