Миссис Фармер отстала от нас, прошлась по рядам, заботливо склоняясь над столами:
– Ну как? Получается?
Очень непривычно. Вообще-то она из-за своего стола почти не вылазит, сидит и пьет кофе.
Мистер Прайс побеседовал с Дэниелом и Райаном, которые сооружали образцово-показательный хлев с образцово-показательными животными и образцово-показательным младенцем Иисусом. Дэниел распинался, какая замечательная учительница миссис Фармер, та притворялась, что не слышит, а у самой аж щеки горели от удовольствия. При этом Дэниел глянул на стенд, как будто догадывался, что листок из блокнота, заменяющий его ангела, скоро перекочует на облако. Сунья, яростно раскатывая глину, изготовила еще пять рогов.
Под конец урока миссис Фармер скинула жакет. Под мышками у нее темнели пятна.
– Вы прекрасно потрудились, мои дорогие, – сказала она. – Поставьте свои работы на общий стол, на перемене я их обожгу в печке.
А мистер Прайс сказал:
– Я бы с удовольствием зашел попозже и взглянул на макеты, когда они будут готовы.
Миссис Фармер заморгала:
– Замечательно!
Инспектор вышел из класса, тогда миссис Фармер плюхнулась на стул и уже своим обычным голосом приказала:
– Приберитесь. Живо!
Сунья отнесла наш хлев на общий стол и задержалась, разглядывая остальные произведения. И торчала там целую вечность, пока я один занимался уборкой. В другое время я бы, конечно, разозлился, но сейчас всячески старался ей угодить. Когда в классе навели чистоту, нам разрешили выйти на улицу, но Сунья убежала в девчачий туалет и не выходила, покуда столовская толстуха не засвистела в свой свисток.
Пока наши Иисусы пеклись в печке, мы занимались английским. Взгляд миссис Фармер то и дело устремлялся на дверь, словно она опасалась, что в любую минуту может ворваться инспектор. Мы сочиняли стихотворение на тему «Мое волшебное Рождество», надо было перечислить все чудеса, которые мы от Рождества ждем. Мне в голову ничего не лезло. У нас не бывает весело на Рождество. В прошлом году папа подвесил носок рядом с урной, а потом орал на маму за то, что она не положила туда никаких подарков. В этом году будет еще хуже, потому что мамы нет и некому готовить праздничный ужин. А ведь это самое замечательное во всем празднике, пусть даже тебя заставляют жевать брюссельскую капусту.
Миссис Фармер сказала:
– Поторапливайся, Джеймс.
И я принялся строчить. Вообразил самое лучшее Рождество на свете и писал про него. Написал про конфет вагон и церковный перезвон. И как сосут леденцы счастливые близнецы. К слову «Санта» я не сумел подобрать никакой другой рифмы, кроме «фанта», а это вовсе не мой любимый напиток, но раз весь стих – одно большое вранье, думаю, это неважно.
У Суньи на этот раз дело что-то не пошло – всего четыре строчки вымучила. Я ее шепотом спросил:
– Ты чего?
А она ответила:
– Мы не празднуем Рождество.
Я не нашелся что сказать. Зима без Рождества? Не представляю. Разве что как в том фильме про Нарнию, где Белая Колдунья не позволяла Санта-Клаусу раздавать подарки говорящим бобрам. Сунья вздохнула:
– Жалко, что я не такая, как все…
И тут вошел мистер Прайс.
Глина уже затвердела, и миссис Фармер вытащила все из печки. Мы столпились вокруг, а она предупредила:
– Осторожно, горячо!
Мистер Прайс сунул свой носище к столу. Наш хлев выглядел неплохо. Мария, правда, получилась больше Иосифа, у Иисуса отвалились ручки и правая нога, и он напоминал головастика, а так вообще – очень даже красиво. И рогов ни у кого не было. Куда, интересно, Сунья подевала те остренькие сосиски? Только я об этом подумал, как мистер Прайс придушенно охнул. Я проследил за его взглядом – он таращился на хлев Дэниела.