Иногда я готов был отдать полцарства за возможность вновь быть рядом с ней. Я звонил ей с самых невозможных концов света, когда был в командировках и почти прыгал от радости, как ребенок, когда она соглашалась приехать ко мне туда на выходные. Моя работа была связана со стрессом. Пост международного уровня не мог быть иным. Я знал, на что шел, когда согласился на эту должность. Я встречал ее в аэропортах, смотрел в ее сияющие глаза и для меня не существовало больше ничего на свете. Я просто знал, что все теперь будет хорошо. Я много раз отпускал шутки о том, что она мне ужасно нравилась. Шутил, что если бы не мой возраст, мы могли бы быть прекрасной парой. На что она только грустно улыбалась и отвечала, что она была замужем. Так было всегда, до того рокового дня, когда она узнала, как мало мне оставалось жить. Болезнь уже разъедала меня. Никакого чуда выздоровления уже не могло произойти. Я сообщил ей свой диагноз несколько дней после того, как сам убедился в его реальности. Мне никак не хотелось в него верить, потому что никаких физических симптомов я не ощущал, но анализы, сделанные несколько раз, подтверждали диагноз. Я уходил. Медленно, но безвозвратно. Мой поезд жизни все еще нес меня дальше, но я так и не доехал на нем до той, моей, остановки, на которой мне так хотелось выйти и остаться там навсегда. Я больше не надеялся достичь этой цели. В один момент мой поезд стал отходить, оставляя меня на станции под названием одиночество. Станции, на которую мне меньше всего хотелось попасть в этой жизни. Мои постоянные попутчики: перфекционизм, страх провала, эгоцентризм, гордыня и нежелание впускать перемены в свою жизнь, а так же заключение в тюрьме своего аналитического ума, привели меня на эту станцию и теперь сидели напротив, злорадно ухмыляясь мне в лицо. Как сказал мне один священник, который хотел обратить меня к церкви: «Гордыня была потому смертным грехом, что она не позволяла впускать в жизнь что-то новое. Душа пришла на землю, чтобы чему-то учиться и проходить определенный путь. Поэтому новое должно было входить в жизнь, чтобы развиваться дальше». Я тогда был на крестинах, отказался слушать нравоучения этого священника.
* * *
Был день поздней осени. Она приехала в Испанию по своим делам, и я пригласил ее к себе в гости в Мадрид. Я много рассказывал ей про свою холостяцкую жизнь в столице. Думаю, что ей было любопытно увидеть все это своими глазами и она приехала. Я ужасно волновался. Очень хотелось, чтобы ей понравилось. На стенах моей квартиры висели копии известных художников модернизма. Их оригиналы, которые я собирал многие годы, забрала мать моих детей, когда выселялась из моей квартиры, даже не поставив меня в известность. Иногда у меня складывалось впечатление, что чем богаче были некоторые люди, тем жаднее и меркантильнее. Я приготовил Карине отдельную комнату, уговорив ее остановиться у меня. Я соблазнил ее тем, что на выходных мы пойдем в tablao flamenco, которое было недалеко от моего дома. Она обожала фламенко и ей сложно было отказаться от моего предложения. Она позвонила в дверь. Когда она вошла, я впервые заметил, что учеба в Испании отложила на нее своеобразный «испанский отпечаток». Прожив здесь полгода, она начала носить шали на испанский манер и выбирать более «испанские орнаменты». На ней было пальто в пастельных тонах известного испанского бренда, вышитое вручную, а на голове шарф с узорами, напоминавшими картины Пикассо. У нее появился свой, особенный, стиль, который мне нравился больше и больше.
Я мог говорить с ней на все темы. Под тихую музыку Вивальди мы смотрели, как снежинки падали на замерзший в это воскресенье Мадрид и говорили о науке и технике. Она даже иногда давала мне некоторые советы или делала такие замечания, которые меня поражали. Я вдруг спрашивал себя, почему я сам не подумал об этом раньше. Иногда я протестовал против ее высказываний, но через год-два сам приходил к тем же выводам. А ведь она говорила мне об этом уже несколько лет назад. Она никогда не напоминала мне о моем нежелании посмотреть на эти вопросы по-другому. Она смотрела на меня своими зелеными глазами и улыбалась, втайне радуясь моему «духовному росту».
Потом я решил приготовить что-то очень вкусное. Я любил готовить и приглашать друзей на трапезы. У меня была известность в определенных кругах своей изысканной кухней. Иногда меня даже приглашали в качестве повара на званые важные вечера. Когда мне хотелось отдохнуть от политики и своей напряженной работы, я соглашался. Это привносило теплоту в мою кочевую жизнь и создавало впечатление, что кому-то на самом деле важно, что я делаю и чем живу. Врач посоветовал мне специальную диету. На этот вечер я выбрал страусятину. Я удалился на кухню и пытался создать что-то незабываемое. Я не позволил помогать мне. Очень хотелось сделать сюрприз. Все эти годы мы уже много раз вместе ели что-то вкусное и необычное. По разным поводам. В разных городах и странах. Но всегда в ресторанах. Это был первый раз совместного ужина дома и мне хотелось быть на высоте.
Карина любила искусство и живопись. Она ходила из комнаты в комнату. Рассматривала картины. Мы перекидывались мнениями по поводу стиля того или иного художника. Некоторые нам нравились, некоторые нет. Наши мнения, как ни странно, совпадали. Я коллекционировал эти предметы искусства много лет. В зависимости от моего на тот момент настроения и вкуса. На их примере я видел, как с возрастом поменялась моя жизнь и мои приоритеты. После бурной юности вкусы стали более зрелыми и появилась склонность к философии. Мы много смеялись, обсуждая, как менялись мои взгляды и как они отражались в этих картинах. Я с удовольствием посмеялся с ней над самим собой и еще раз увидел абсурдность моих увлечений молодости. Как же было приятно общаться с родственной душой!
Потом она уехала. Ей понравилось и она обещала мне вернуться снова. Я ждал до начала следующей осени, и этот день наконец настал. Каждый раз, когда я расставался с ней, возникало чувство, что я отрывался от чего-то очень для меня дорогого и летел в пропасть неизвестности. Мне вспоминалась фреска Микеланджело «Сотворение Адама».
Был дождливый вечер. Капли дождя стучались в окно, как бы предвещая уход лета и тепла, которое нас согревало уже несколько месяцев. Заканчивался теплый сезон и с ним моя надежда на улучшение состояния здоровья. Она стояла в моей комнате рядом с террасой и рассматривала экзотические растения. Небо как будто плакало над безысходностью бытия. Она была еще молода, красива. Я наблюдал за ней из кухни. Ее задумчивое лицо было немного печально. О чем она думала в этот момент? Я не хотел прерывать ход ее печальных мыслей под ритм мадридского дождя и просто наслаждался ее обликом. Ее длинные волосы падали на плечи. Лицо было освещено заходящим солнцем, прорывающимся через потоки ливня. Эта женственность и хрупкость вдруг полностью свели меня с ума. Мне вдруг стало до боли понятно, насколько страстно я ее хотел все эти годы. Я уже угасал. Болезнь брала свое, набирала обороты. Врачи уже давно известили о том, сколько мне осталось. Мне не было страшно. Было жаль, что не увижу, как вырастут и повзрослеют дети. Было немного страшно, что без меня они могут не справиться и могут споткнуться на своей дороге. Было немного больно от осознания того, что эта жизнь не дала мне возможности быть именно с этой женщиной, которая была именно «моей». Почему-то жизнь привела меня к ней в неправильное время, когда шансов быть вместе почти не оставалось. Много лет я ломал себе голову, что же нас связывало так сильно? Но не мог найти ответа. Как будто что-то сверхъестественное привело нас друг к другу и связало навсегда. Мне стало понятно, что это был последний вечер, когда я мог бы приблизиться к ней. Через столько лет. В этот момент не существовало больше ничего, только я и моя Карина.