– Ну да, – кивнул головой Анатолий. Тут нередко останавливаются машины. Водители спускаются вниз и пробуют воду. Авось пробки растворились.
Через полчаса, собравшись в путь, мы подошли к кромке берега и, присев на корточки, зачерпнули ладонями из озера.
– Ну, как? – вопросительно взглянул на меня приятель, утирая губы.
– Да пока пресная, – сказал я, и мы рассмеялись…
«Матросская любовь»
Как говорят, «любви все возрасты покорны». Особенно, когда тебе за восемнадцать, ты моряк и служишь на подводном флоте. Вспомни старую песню -
Ты моряк, красивый сам собою,Тебе от роду двадцать лет,Полюби меня моряк душою,Что ты скажешь мне в ответ?А что тут моряк скажет, если ему трубить целых три года? Естественно полюбит. Тем более, что как говорится в старой флотской присказке, «мы пьем все, что горит и дерем все, что шевелится». Имеется ввиду, любим, конечно.
Итак, о любви!
Ну, что тут скажешь. Когда мы были в учебке, в Кронштадте, ею и не пахло. Гоняли так, что небо казалось с овчинку. И никаких увольнений. Служи, салага!
Правда, один раз, флотскую любовь нам пришлось созерцать. Причем, в самом так сказать, ее натуральном виде.
Нас, зеленых курсантов-торпедистов кронштадской школы подводного плавания, зимой регулярно занаряжали для работ на минных складах Чумного форта. Он стоял на небольшом островке в заливе и туда мы добирались по замерзшему льду. До вечера, с перерывом на обед, катали в подземных лабиринтах мины и торпеды на тележках, а потом в сопровождении дежурного старшины возвращались в свою минную школу. Форт охранялся по периметру несколькими сторожевыми вышками, на которых дежурили веселые девушки-стрелки, нередко вступавший с нашими сопровождающими в веселую перепалку.
В один из таких вояжей.
В Атомном учебном центре в Палдиски был почти рай. Но с любовью снова же туго. Девчат оказалось мало и все разобраны морпехами. Мы, было, пытались их отбить, но это ж морпехи. Безуспешно.
Но любовь все-таки нас догнала. И где бы вы думали? На действующем флоте, в Заполярье. А точнее, в славном морском городе Северодвинске, где наш славный экипаж принимал и испытывал новую ракетную подводную лодку. В то время вся наша жизнь состояла из почти непрерывных выходов в море. А в промежутках между ними погрузки на корабль ракет, торпед и многого другого, так необходимого для испытаний.
Именно в это время, мой приятель – старший матрос Саня Абрамов, познакомился с разбитной маляршей. А поскольку народу на лодке днем было что муравьев, и Абрамов был коком, встречался с ней в провизионке, где хранились замороженные свиные и говяжьи туши. В один из таких моментов Саню внезапно вызвали к старпому. Пообещав подруге вернуться через несколько минут, он закрыл ее на замок и поспешил в центральный пост. Там его чем-то здорово озадачили, и о своей пассии кок вспомнил только через пару часов. Примчавшись на место и отдраив дверь, он обнаружил девушку всю в слезах и замерзшую до посинения. На этом любовь закончилась.
Жили мы в то время в порту, на громадной плавбазе «Иртыш», где коротали время между морями и вахтами.
Как только наступила зима, и залив сковало льдом, наши старослужащие решили немного покататься на коньках, благо этот спортивный инвентарь в числе прочего на судне имелся и местными моряками почему-то не использовался. Являясь ребятами самостоятельными, они решили командование не беспокоить и в первый же выходной, после завтрака, надлежаще экипировавшись, спустились по шторм – трапу на первозданно чистый лед. Причем с борта, который был обращен в сторону моря. В числе первых были Юркин, Ханников, Осипенко и Корунский. Остальные желающие столпились у борта в ожидании своей очереди.
Сначала ребята прокатились вдоль борта судна, а затем, освоившись, заскользили в сторону фарватера.
Как только они удалились метров на сто от плавбазы, с противоположной стороны залива, а точнее с одной из сторожевых вышек, находившихся на берегу при выходе из него, стали раздаваться хлопки.
Сначала мы не поняли в чем дело, но потом сообразили, что по парням стреляют и довольно прицельно. После каждого хлопка, в десятке метрах от них взлетал в воздух раздробленный лед. Поняли это и конькобежцы, которые сразу же попытались вернуться к судну. Однако это не удалось – фонтанчики льда стали взлетать перед ними. Теперь уже стреляли с двух вышек. Парням ничего не оставалось, как только залечь, что они и сделали, повалившись на лед. Стрельба прекратилась.
Мы сначала оторопели, а затем разразились угрозами в адрес хулиганов на вышках. На палубе появился дежурный с помощником, который, заорав годкам, чтоб они не вздумали подниматься, рысью убежал в рубку звонить какому-то начальству. Примерно через полчаса приехал представитель военизированной охраны, ему подчинялись стрелки на вышках, и освободил наших заложников. На борт судна они взбирались с трудом, лязгая зубами и едва передвигая ноги.
Наказывать никого не стали. Нас собрали в кубрике и провели инструктаж, из которого следовало, что появляться в акватории залива без специального разрешения строго запрещено, и палили по нашим ребятам согласно инструкции девушки-стрелки, которые будут поощрены за бдительное несение службы. На вопрос кого-то годков, откуда набирают таких шалав, вохровец коротко ответил, – из Вологды.
Я тут же вспомнил один из рассказов отца о знаменитых вологодских конвоях. Перед выводом заключенных на работы они предупреждали, – шаг вправо, шаг влево – считается побег! Прыжок на месте – неповиновение власти! Конвой стреляет без предупреждения!
Эти девчата, наверное, были дочками тех конвоиров.
«Начальство нужно знать в лицо»
Вернувшись с обеда, старшина 1 статьи Волков удобно расположился в кресле командира БЧ[1] и, забросив ноги на направляющую стеллажа торпеды, застыл в блаженной истоме. С нижней палубы доносилось монотонное бубнение молодого, заучивавшего книжку «боевой номер».
– Учи, учи, карась, – благодушно подумал старшина, уставившись в подволок и шевеля пальцами в новых тапочках. Служить ему оставалось всего ничего, настроение было отличным, и Кузнецов предался мечтам о «гражданке». Однако вскоре прохладная тишина отсека нарушилась звяком переборочного люка, шарканьем ног и неразборчивыми голосами внизу.
– Опять эти «безлошадные», – неприязненно подумал старшина и покосился на мерцающие в полумраке стрелки корабельных часов. С обеда вернулся второй экипаж, третий день знакомящийся с лодкой.
– Не было печали, черти накачали, – пробурчал Волков и, опустив на палубу затекшие ноги, поковылял к светлому пятну отсечного люка. Присев у люка на корточки он тихо свистнул, и снизу на него уставились раскосые глаза вахтенного у трапа, с болтающимся на поясе штык – ножом.
– Безлошадные?[2] – спросил у него Волков.
– Ага, – утвердительно, кивнул тот бритой головой на тонкой шее.
– Смотри за ними, что б ничего не сперли, – нахмурился старшина. Поня́л?
– Ага, – снова сказал молодой и шмыгнул носом.
– Ну, давай, бди, – одобрительно хмыкнул Волков и, встав, вразвалку двинулся обратно.
В принципе, против моряков второго экипажа он ничего не имел, но в свое первое посещение корабля, те умудрились спереть у механиков банку припрятанной воблы, один пытался открыть в трюме клапан затопления, а самый любознательный, изучая станцию пожаротушения, стравил на среднюю палубу третьего отсека, целую гору пены.
– После Палдиски[3], эти парни способны на все! – мрачно предупредил лодочную вахту на утреннем инструктаже помощник, прохаживаясь по пирсу перед строем. Того и гляди утопят нас у пирса. Так что присматривайте за ними. Понятно?!