Охваченный ностальгической грустью я медленно проехал по центральной улице, бросая тоскливые взгляды на дома, витрины магазинов, прохожих, будто прощался с ними навсегда. Рановато, конечно, – пару недель, а то и месяцев здесь ещё поживу, пока более-менее не обрисуется ситуация, – но, боюсь, когда придёт пора уносить ноги, будет не до прощания и ностальгии.
Свернув к алюминиевому заводу, я доехал до моста через речку Лузьму и, оставив «жигули» на платной стоянке, направился в ресторан «Chicago», некогда называвшийся «Вильнюсом», но теперь (то ли в пику отделившейся от России Литве, то ли в честь политического курса правительства) получивший название всемирно известной гангстерской столицы. Пройдя через полупустой зал, я вышел на открытую террасу, где почти никого не было, – всё-таки весна, прохладно, и солнце, едва миновав зенит, только-только начало прогревать край террасы. Но не хотелось сидеть в душном прокуренном зале и, против воли, слушать чужие разговоры за соседними столиками.
Усевшись за единственный освещаемый солнцем столик у самого парапета, я окинул взглядом террасу. В дальнем конце расположились двое кавказцев в одинаковых чёрных кожаных куртках. Судя по тому, как быстро они ели и отсутствию спиртного на их столике, к криминалитету, вопреки устоявшемуся мнению о кавказцах, эти не имели никакого отношения. Мелкие торговцы, доставившие в город ранние овощи, и теперь по-быстрому перекусывавшие перед обратной дальней дорогой. А справа от меня, через столик, сидела Верунчик – симпатичная молоденькая проститутка, представлявшаяся клиентам как Инга. На столике перед ней стоял бокал с пепси-колой, она жадно курила, зябко кутаясь в курточку, и то и дело бросала на кавказцев призывные взгляды. «Призывность» получалась плохо – в глазах Верунчика-Инги было больше тоски и понимания, что все старания напрасны. Это не клиенты – это полный облом.
Я невольно пожалел Верунчика. Её сутенёр Афанасий заставлял девушку торчать в ресторане с утра до ночи, хотя в «дневную смену» подцепить клиента шансов практически нет. Спрос на «ночных бабочек» начинается поздним вечером, да и то ближе к закрытию ресторана.
– Привет! – махнул я рукой.
Она кисло улыбнулась, кивнула. Знала, что я не из разряда клиентов.
Внезапно я понял, что одно дело – сидеть в одиночестве в зале ресторана и слушать чужие разговоры, но совсем другое – просто поболтать со знакомым человеком. Разрядиться в пустопорожнем разговоре, чтобы снять душевный дискомфорт, вызванный визитом Ремишевского, сейчас просто необходимо.
– Есть хочешь? – спросил я.
Она одарила меня всё ещё недовольным взглядом, но тут же расцвела в благодарной улыбке.
– Ага!
Верунчик подхватилась из-за столика и быстренько перебралась ко мне.
– Ух ты! – обрадовано сказала она, усаживаясь в пластиковое кресло. – У тебя здесь тепло, солнышко греет, а я, дура, в тени сидела…
Появился официант. Валера. Что хорошего переняли у Запада в «Chicago», так то, что за завсегдатаями закрепляли конкретных официантов. Где бы я ни сел, меня обслуживал только Валера.
– Добрый день, – поздоровался он.
– Здравствуй, Валера. Значит, закусочку, как всегда, но на двоих.
Валера кивнул.
– Салатики из свежих, надеюсь, грунтовых, овощей? – Я выразительно покосился на двух кавказцев.
– Да.
– Хорошо… Икорку красную, не на бутербродах, а просто так, в блюдечке.
– Масло отдельно? – уточнил Валера.
– Да.
– А как же селёдка в красном вине? – с некоторым сомнением спросил Валера. Мои вкусы он знал, и это блюдо практически всегда стояло на столе.
– Какие разговоры? Неси.
Валера неодобрительно покрутил головой, но кивнул.
Согласен с ним: селёдка и красная икра – блюда несовместимые, но малосольная селёдка, вымоченная в красном вине, имеет настолько специфический вкус, что это блюдо трудно отнести к рыбным.
– Может, тебе чёрную икру? – обратился я к Верунчику.
– Коньячку бы… – просительно протянула она, заглядывая мне в глаза.
– Обойдёшься. Я – за рулём, а ты – на работе.
Валера сдержанно улыбнулся, но тут же спрятал улыбку.
– Грейпфрутовый сок, натуральный, а не напиток из него, – сказал я, покосился на Верунчика и спросил Валеру: – Что из горячего порекомендуешь?
– Шурпу из свежей баранины в горшочке, – теперь уже Валера кивнул в сторону кавказцев.
– Уговорил. Верунчику горячее – в первую очередь, а мне попозже.
Официант развернулся, чтобы уйти, но я его остановил.
– Послушай, Валера, я часто слышу от тебя: свежее это, свежее то… Скажи честно: у вас что, никогда не готовят блюда из залежалых продуктов?
Валера расслабился, улыбнулся и, наклонившись ко мне, доверительно сказал:
– Случается, Артём. – В его глазах играли смешинки. – Но лично тебе я никогда такие блюда не ре-ко-мен-ду-ю.
– Спасибо.
– Не за что.
Валера развернулся и ушёл.
Нет, всё-таки приятно быть завсегдатаем!
– Коньячку замёрзшей женщине пожалел… – обиженно пробурчала Верунчик.
Я глянул на неё – скукожившуюся, до сих пор не отогревшуюся на солнце – и рассмеялся.
– Именно пожалел, но не коньяку, а тебя. Тебя от трёх капель развозит – какой клиент клюнет на пьяную женщину? Мне, конечно, всё равно – хоть упейся, но Афанасий за это тебе таких фингалов наставит, что никакой косметикой не замажешь.
Словно услышав своё имя, из зала на веранду выглянул сутенёр Верунчика, чтобы проверить, с кем она сидит. Узнав меня, он помрачнел и быстро ретировался. Правильно сделал, был прецедент, когда я в первый раз угощал Верунчика обедом. Обедали мы где-то около часа, затем я попрощался и собрался уходить. Тогда Афанасий и пристал ко мне, чтобы оплатил «простой», так сказать, в «работе». Ну, я и… В общем, с тех пор Афанасий обходит меня десятой дорогой.
Появился Валера с подносом и принялся выставлять на стол тарелки и судочки с закусками. Последним он поставил перед Верунчиком исходящий паром объёмистый горшочек с шурпой.
– Приятного аппетита.
– Спасибо.
Валера с достоинством кивнул и удалился – знал, не люблю, когда за столом прислуживают. В России всё-таки воспитывался, где тезис «все люди – братья» хоть и потускнел, но всё ещё в цене, а не в среде западных аристократов, для которых лакейство само собой разумеющееся явление. Да и чего, в общем-то, прислуживать? Обычный обед, за исключением красной икры. Шиковать я себе не позволял, быть может, поэтому и заслужил у Валеры особое уважение.
Первым делом Верунчик охватила озябшими ладонями горшочек, заглянула внутрь.
– Ого! Здесь троим не съесть…
Я только улыбнулся, накладывая икру на гренок. Сливочное масло я не люблю и согласился на него только потому, что обедал не один.
Согрев руки, Верунчик взяла ложку, зачерпнула густое варево, попробовала.
– А неплохо! Хоть наемся… А то клиент сейчас такой пошёл… Пирожным угостит – и в койку… Это чьё блюдо? Кавказское?
– Нет. То ли казахское, то ли киргизское… А может, туркменское или узбекское… Точно не знаю. Короче, среднеазиатское.
Съев пару ложек, Верунчик согрелась, и тут-то язык у неё развязался. Как всегда, на фривольные темы.
– Слушай, Артём, – начала она, кокетливо стреляя глазками, – а ты, случайно, не «голубой»?
– С чего ты взяла? Что не первый раз угощаю, а в постель не тащу?
– Ага.
– А в простое бескорыстие не веришь?
– Да ну тебя! Придумал тоже… Слово такое в школе слышала, да что-то в жизни бескорыстных людей не видела.
«Бедная девочка, с твоей жизнью разве увидишь?» – подумал я с горечью. Хотя, по большому счёту, в чём-то она права. Я в своей жизни тоже бескорыстных людей не встречал. Родители не в счёт, их отношение к детям совсем по-другому называется.
– Считай, что сейчас видишь.
Верунчик хихикнула.
– Ты мне только лапшу на уши не вешай, ладно? – сказала она.
– Почему лапшу? – пожал я плечами.
Верунчик захихикала громче и погрозила пальцем.