Госпитальный Извозчик:
Меня, Александр Николаевич, ведь и не вы можете спросить.
Белозерский:
Так ты и отвечай: господин Белозерский приказали!
Госпитальный Извозчик:
Девицу с закровяненным подолом к нему до хором везть? Я, господин Белозерский, извозчик, а не дурак!
Белозерский молчит, насупившись. Госпитальный извозчик, качая головой («о вас, барин, забочусь!»), вздыхает. Погоняет лошадку. На порог выходит Вера, смотрит вслед уезжающей госпитальной карете. Хмурится. Закуривает. Отходит чуть в сторону, прислоняется к стеночке, закрывает глаза. Выходят Матрёна, дверь которой любезно открыл Георгий. Матрёна неожиданно мягка (кажется, будто Матрёна кокетничает, насколько это возможно в её характере). В руках Матрёны две чашки чаю. Вышли. Одну она передаёт Георгию, дождавшись, пока он закурит папиросу.
Матрёна Ивановна:
Как же вы, Георгий Романыч, с тростью-то санитарить будете?!
Георгий:
Она у меня, Матрёна Ивановна, почитай больше для шику. Я так, хромаю разве слегка. Мне ноги не кто-нибудь лечил, а сама Вера Игнатьевна!
Вера открывает глаза, затягивается, усмехается словам Георгия: «ну ты и петух гамбургский!»
Матрёна Ивановна:
(сочувствующе) И сильно вам ноги ранило-то?
Георгий:
Пустяк! Самую малость…
Вера только головой качает, щурится, сейчас рассмеётся. К ней поворачивается Матрёна – Вера тут же изображает серьёзность:
Вера:
Ты не чаями его пои, а работой нагружай.
Из дверей клиники высовывается радостная Ася.
Ася:
Матрёна Ивановна, новое бельё привезли! Идёмте принимать!
Матрёна Ивановна:
Да что ж ты кричишь, как заполошная! Сейчас! Дай чаю глотнуть, бога ради!
Ася, лукаво глянув на курящего Георгия, на Матрёну:
Ася:
У нас в сестринской и курить можно.(к Матрёне) С чаем!
Смеясь, уходит в клинику. Матрёна, недовольно скривившись, за ней. Ещё затяжку делает Георгий, выбрасывает окурок, подмигнув Вере, подкрутив усы, – заходит за Матрёной. Вера ещё некоторое время улыбается, затем становится серьёзной.
9–6. Нат. Улица/дом Белозерского/у парадного подъезда. День.
(Вера, Лакей Василий.)
Вера (в гражданском мужском платье) деловито идёт по улице, подходит к дому Белозерского. Звонит у парадных дверей. Открывает Василий, глаза слегка косят – он рад видеть Веру, но Александра он любит больше.
Вера:
Здравствуй, Василий Андреевич!
Лакей Василий:
Вера Игнатьевна! Никого нет дома!
Вера властно его отодвигает, заходя.
Вера:
Никого?! А ты что, мебель говорящая?
9–7. Инт. Дом Белозерского/холл. День.
(Вера, Лакей Василий.)
Вера скидывает Василию пальто, устремляется вверх по лестнице. Василий ей вслед, чуть не жалобно:
Лакей Василий:
Княгиня! Обозлится на меня молодой барин!
Вера резко поворачивается, смотрит на Василия.
Вера:
Ты ему к поцарапанной коленке подорожник прикладывал, азбуке учил, попку подтирал. Не обозлится. Разве на меня.
Но в глазах у Василия остаётся искренний испуг. Не за себя, а именно за молодого барина.
Лакей Василий:
Вера Игнатьевна, вы же…
Вера:
Нет!.. Я его просто выпорю.
Поднимается наверх.
9–8. Инт. Дом Белозерского/у дверей в домашнюю клинику. День.
(Вера, Белозерский.)
Вера настойчиво колотит в запертую дверь, грохот немалый. Высовывается Белозерский, в халате, фартуке, с засученными рукавами, с грозным выражением лица.
Белозерский:
Я же просил!..
Видит Веру, осекается. Вера отодвигает его, заходит. Он, выглянув в коридор – никого, закрывает и запирает дверь.
9–9. Инт. Дом Белозерского/смотровая-операционная домашней клиники. День.
(Бельцева, Вера, Белозерский.)
Перепуганная Бельцева сидит на операционном столе. Бледна. Справа от стола приготовлен набор инструментов на аборт. Вносится Вера, за ней – Белозерский.
Белозерский:
Вера Игнатьевна! Княгиня Данзайр! Это, в конце концов, частная собственность!
Не очень осторожно подошёл к ней сзади, взял за рукав – Вера с разворота выписывает ему апперкот. С ног не валит, но чувствительный. У Белозерского из носу кровь. Он утирается рукавом. Понятно, не может ударить Веру, да и ярость его совсем о другом. Орёт:
Белозерский:
Что мне её?! В полицию сдать?! От четырёх до шести?!
Он нос к носу с Верой, она не менее яростно орёт ему в ответ:
Вера:
Ей – только исправительное учреждение! А тебе – каторжные работы до десяти лет, ссылка в Сибирь, лишение состояния и практики!
Белозерский, внезапно сдав назад, поднимая руки в жесте «сдаюсь!», со смешком:
Белозерский:
Хорошо, не смертная казнь!
Вера, тоже успокоившись, ворчливо:
Вера:
Смертную казнь за это Пётр Первый отменил в тысячу семьсот пятнадцатом году… Я же, как третье лицо, участвующее в деянии, получу всего три года в исправительном доме.
Бельцева лишается чувств. Они – к ней. Аккуратно укладывают завалившуюся, было, на бок, пациентку.
Вера:
Вводи морфий! (Иронично) Согласно уложению о наказаниях от тысяча восемьсот сорок пятого года «аборт по неосторожности» наказанию не подлежит.
Вера подвигает табурет к ножному концу стола, подвинчивает его под свой рост, засучивает рукава, берёт в руки маточный зонд. Белозерский уже колет Бельцевой морфий.
Вера:
И кто бы ей ноги держал?! Василий Андреевич?! И старика, тебя вырастившего, подводишь?!
Белозерский показывает Вере кожаные ремни, свисающие с ножного конца операционного стола:
Белозерский:
Я немного рационализировал…
Вера перебивает, с гневом учителя на ученика:
Вера:
Если двигательное возбуждение, а ты с железом уже в матке?! Ремни – не руки! И мозжечка у них нет – моторику синхронизировать!
Белозерский молча ставит ноги Бельцевой, удерживает, полностью подчинившись тому, что Вера взяла манипуляцию на себя – не из трусости подчинён, а потому что Вере невозможно сопротивляться, к тому же она опытнее.
Вера:
(с сарказмом) Синяков ей наставим. За то, что мы её поколотили – отделаемся штрафом. А то и вовсе – пожурят. Я – княгиня; ты – сынок олигарха!
Белозерский:
В смысле?!
Вера уставляется на него, во взгляде сквозит: «ну ты баран!»
Вера:
Вдруг эта дура где проговорится?!
Белозерский:
Что ж она, враг себе?!
Вера:
Нет! Просто дура… А так: поколотили – вот и выкидыш. По неосторожности.
Верина рука с зондом – к работе…
9-10. Инт. Дом Белозерского/кабинет-приёмная. День.
(Вера, Белозерский, Бельцева.)
Бельцева лежит на диванчике, уже в сознании, но ей нехорошо. Александр и Вера привели себя в порядок. Вера поит прооперированную Бельцеву чаем.
Вера:
Пей! Сладкое. Надо!
Бельцева делает несколько глотков.
Вера:
Ты зачем в клинику пошла?!
Бельцева:
Подумала, скажу: кровь пошла…
Вера:
И доктор такой глупец, что не сообразит! Сама спицей ковыряла, или бабка какая помогла?!
Бельцева молчит.
Вера:
Понятно. Бабка… Ты в курсе, что аборт в Российской империи приравнен к умышленному детоубийству?!
Бельцева плачет.
Бельцева:
Я не могла его оставить. У меня мужа нет… Я…
Вера:
Кто-то же тебе его сделал! Не от святого духа же, право! Надо было…
Вера сокрушённо качает головой. Она понимает, что все эти её «надо было» сейчас совершеннейшая риторика. Поднимается.
Вера:
Пустое! Отлежишься немного и… И даже адрес этот забудь!
Бельцева испуганно и благодарно часто кивает.
9-11. Нат. Клиника/задний двор. День.
(Георгий, Матрёна Ивановна, Госпитальный Извозчик, Кравченко, Концевич.)
Матрёна Ивановна и Георгий развешивают бельё. Он держит таз. Госпитальный Извозчик сидит на ступенях, курит, бросая ревнивые взгляды на Матрёну с Георгием. Выходит Кравченко.
Кравченко:
Ты куда, Иван Ильич, с утра мотал?
Госпитальный Извозчик:
Куда господин Белозерский приказать изволили!.. А-а-а… я не для того здесь, чтобы интересоваться.
Кравченко:
Ты у нас – служебный транспорт, а не для господских нужд.
Госпитальный Извозчик кидает коротко, тихо, но значительно:
Госпитальный Извозчик:
Отпрыск благодетеля не изволят злоупотреблять. Разок и попросили.