К вечеру, я сделал себе сзади соответствующий фон (голограмма на базе фото обычной комнаты в обычном доме в Чобане) и одел идиотский костюм с галстуком, какие носят в тех краях оппозиционные светские политики. Майор вышел на видеозвонок – у него за спиной был фон армейского командирского кунга. Клосс говорил в основном сам, а я слушал. Майор говорил, что только полгода на Васту и на этой войне, и до сих пор не привык к расстрелам.
«Одного не могу понять, – чесал подбородок комбат, – может, ты мне скажешь, доктор Фадир (это меня так звали в долине Чобан), как местный, – с чего вдруг? Откуда берется этот фанатизм? Ведь с виду такие же, как мы с тобой. Что им неймется? Чего они хотят, ради чего готовы умирать вот так бессмысленно?
Я что-то замямлил про низкий уровень образования, гонения на свободную прессу и светских политиков, оголтелую пропаганду… Майора это не убеждало.
– Я отлично, знаю, как люди умеют притворяться и делать вид, что они верят любой пропаганде, изображать из себя правоверных. Но никто не готов умирать из-за пропаганды. А эти готовы за своего бога погибать. Они настоящие как-бы…
Я неделю назад видел обобщенную справку по всем досье задержанных боевиков в Чобане с начала боев. Похоже, только я обратил внимание, это даже не выведено в отдельную графу. Из 300 тысяч задержанных почти 270 тысяч – дети из неполных семей, безотцовщина. Ты же знаешь, что на Васту безотцовщина редкость редкостная, я имею в виду именно случаи, когда отец ушел из семьи, а не погиб. Здесь таких 200 тысяч и еще 70 тысяч – прилетело таких же с других планет. Ты слышишь, доктор, залпы с улицы Пробуждения? Это мы, получается, там расстреливаем ублюдков. Они думали, что нашли здесь небесного отца, который подарил им эту долину, плодородную землю, жен… Они за это умирают.
Дальше разговор пошел с оговоркой «не для прессы», которую я свято чту. Майор – не идиот, он понимал, что вина Чобанцев за взрыв на Балате доказана не ахти как убедительно. Роль сыграло политическое желание угодить другим, более управляемым режимам на Васту, сыграли роль какие-то денежные потоки, может что-то еще… Клосс допивал вискарь, курил сигару и глядя в камеру, говорил мне: «Чертова работа, получается, я должен прибраться за ними, и перестрелять их ублюдков…»
Пользуясь «таким» доверием, я посетовал, что нет никакой инфы по обстановке в лагерях вдов, а это волнует все сообщества. Слишком много слухов о том, что женщин там унижают и калечат, используют для секс-услуг. Кому они там могут в пустыне эти услуги оказывать не известно, но слухи надо развеять чем-то внятным. Майор ответил, что это очень «закрытая тема» и военных туда не подпускают и на милю. Но в обмен на информацию о настроениях в Линдахе пообещал дать мне контакт одной бабы – «Если выжмешь из нее что-то – все твое».
Выходить мысленно из каши на Васту и приходить в себя, сидящего в комфортном кресле-трансформере на борту – всегда не просто. Какое-то время кажется, что чувствуешь вонь от канализационных ям, от грязных матрасов, тряпья и людей. Кажется, что слышишь и чувствуешь мух. От этого надо отойти, но в этот раз не давал – торчал в мыслях Клосс с его ублюдками. Я решил его смыть, разделся и пошел в ванную, залившись горячей водой с душистой пеной. Включил плавный музон и приглушил свет. Майор в поцарапанной каске, в выцветшей мабуте, все равно торчал перед глазами, рассказывая про траншеи с мертвыми искателями отца.
Я вспомнил своего отца – спокойного пофигиста, читающего газеты лежа на диване. Когда у тебя есть отец, ты с детства понимаешь, что не надо ждать от него вкладышей или сказочной земли Чобан. Понимаешь, что если бы и был где-то среди звезд Отец Небесный, то это был бы кто-то такой же – на небесном диване, с небесной газетой, и ему до тебя не менее пох, чем земному. Возможно, сейчас, продвинутый и современный небесный отец лежит и смотрит спокойно в телефоне мои новости, как в Линдахе закапывают в траншее его ублюдков.
ххххххххххххххххххххххххххххххххххх
Привратница время от времени становилась уборщицей. Сейчас – очередь Черной, и она, сняв каблуки, натянув на ноги тапки, перчатки на руки, взяв в руки тряпку и мешок для мусора, воткнув в уши наушники с музыкой, пошла в зал, находившийся за столом ресепшена, за каморкой с холодильником, микроволновкой и чайником. Отдернула черные тяжелые занавески. Потянула на себя легкие, как свет, разноцветные двери, открывшиеся за занавесками, и вошла.
Огромный зал включал себя разные углы, отличавшиеся разной цветовой гаммой. Вход и середина были бордовыми. Длинная бордовая дорожка, вдоль нее красные постаменты с темно-медными табличками, на постаментах – фигуры восхитительно прекрасных людей. Статуи, сверкавшие белизной – атлетичные мужчины, прекрасные девушки, милые дети, мудрые и спокойные старцы. Они были кто в гневе, кто в страсти, кто в размышлениях, – но все улыбались, радовались своей красоте и красоте соседей, красоте жизни, которая была видна только им, где-то вне этих стен.
Уборка здесь – формальность, здесь нужно только смахнуть пыль. В этот зал никто не ходит все те, годы, что Черная работала тут на ресепшене. Когда-то, говорят, это был главный зал, некоторые говорят, что даже единственный. Но потом бизнес заведения расширился, поток клиентов стал огромным и бесконечным – и построили два модернизированных новых огромных зала, куда и отправляют всех клиентов. А этот – закрыли, даже двери спрятали занавесками, чтоб у гостей не было вопросов – что там?
Черная любила здесь находиться. Протирая тряпкой пыль с этих красавцев, с их мощной груди, крепких рук, фигуристых задниц, маленьких члеников, – она улыбалась им, и тогда казалось, что и их улыбки были обращены к ней. Одни каменные парни улыбались узенькими губками и хитрыми глазами, намекая на что-нибудь эдакое. Другие улыбались широко и открыто, как добрые, но справедливые папочки, казалось, они могут подарить телефон, если действительно нежно пройтись тряпочкой по их мощным бедрам, гороподобным плечам. Женщины были не менее привлекательны, и многообещающи. Казалось, с ними можно было бы выпить вина, посидеть, поболтать, похихикать над всеми мужиками. Черная любила и их, нежно проходясь тряпицей по их острым сосками, окатистым кудрям, веселым ладошкам.
Наконец, она подходила к их боссу. Крепкий мужчина, властные глаза, широкий взмах руки. Он не был похож на современного начальника – уставшего, боязливого, раздавленного между стыдом и страхом, как между наковальнями. Было сразу видно, что «над» этим боссом нет никого, Уверенное лицо говорило об отсутствии даже подобия страха, широко расставленные в стороны ноги – об отсутствии даже понятия стыда.
Дальше, за людьми, тут были удивительные животные – крылатые, ползучие, бегущие. Они тоже любили ласку, и Черная им дарила ее. Протирала аккуратно и кота, и быка, козла, и огромного ящера, и черного ворона, и с каждым мысленно говорила. Закончив в зеленом пространстве зверей, проходила к темной части зала, где в тени, среди черных и темно-серых ковров стояла женщина – тоже прекрасная, строгая, молчаливая. С ней рядом были суровые неулыбчивые воины и псы.
После них, брала пылесос и шла по коврам, массируя их ворс гудящей щеткой, возвращая яркость и радость. Черная всегда, когда была здесь, чувствовала, что может загадать желание, и оно исполнится. Но у нее не было желаний, ей просто нравилось здесь быть, нравилась эта работа, особенно после всего, что уже довелось пережить в прошлом. Маловато платят, бывает скучновато, но это лучше, чем…. Каждая девушка с ее внешними данными знает, как можно зарабатывать много. А если, даже глупышка не соображает, ей всегда кто-то подскажет…