Валентина была такая красивая. Несмотря на недомогание, мигрень и тошноту, она была красива. Она смотрела на него и улыбалась. Они ехали молча, слушая музыку, и в тот момент еще не знали, что это – последняя песня, которую они слушают вместе…
Район Кастро стали называть «сектор геев» с тех пор, как сам город подтвердил свою гомосексуальную репутацию, подписав «билль о правах» против сексуального неравенства.
Потом они свернули направо, миновали Долорес‑парк и остановились напротив Мишн в испанском секторе. В этот район туристы никогда не заходили, его не обозначали в туристических справочниках, однако это был самый старый район города. Именно здесь в 1776 году испанцы заложили первую часовню, отсюда монахи‑францисканцы начали распространять католицизм.
Арчибальд не любил этот квартал, считая его жалким, некрасивым и грязным, а Валентина обожала, ей он казался окрашенным местным колоритом, веселым и полным энергии. Из‑за развернувшейся невдалеке гигантской стройки земля на площадке была выворочена, котлован и всю прилегающую территорию обнесли железным забором, поэтому войти в больницу с центрального входа оказалось невозможно. Им пришлось обогнуть здание, прежде чем они открыли дверь в отделение «Скорой помощи». На соседних домах мигали неоновым светом примитивные вывески, заманивающие в бары и ресторанчики. Даже сквозь закрытые окна просачивались резкие запахи местной еды: острого перца, приправы чили, бурритос, кукурузных лепешек с жареным мясом и прогоркшего масла.
В приемном покое они поразились царящему там беспорядку и грязи. Очевидно, что недостаточное финансирование не могло не сказаться на работе больницы. В холле шатались наркоманы и нищие в ожидании бесплатной консультации врача.
Этот район города с недавних пор приобрел дурную славу: количество бездомных каждый день увеличивалось при полном безразличии со стороны властей, армию безработных и неприкаянных пополняли парни, вернувшиеся искалеченными из Вьетнама, слоняющиеся по госпиталям и психиатрическим клиникам, прежде чем заснуть где‑нибудь в картонной коробке, или на уличной лавочке, или в вагоне метро. Но самое страшное наступило после легализации употребления наркотиков: Сан‑Франциско дорого поплатился, снисходительно допустив нашествие хиппи. Нет, вопреки ожиданиям, ЛСД и героин не возвысили дух и не освободили сознание. Они превратили тех, кто не сумел приспособиться к новой жизни, в истощенных зомби, околевающих в подворотнях с иглой в вене и остатками рвоты на губах.
– Уходим отсюда! – бросил на ходу Арчибальд, повернувшись к Валентине.
Она открыла рот, чтобы возразить, но боль перехватила дыхание. Валентина закрыла глаза и упала на пол.
– Ну, что вы скажете?
Арчибальд и доктор Алистер в больнице, в солидно обставленном кабинете доктора, у него в руках – только что полученные результаты анализов Валентины. Оба мужчины примерно одного возраста. Они вполне могли бы быть братьями или просто друзьями, но с самой первой встречи оба почувствовали друг к другу острую неприязнь.
Один родился на улице, другой – в престижном аристократическом районе Бостона Бикон‑Хилл.
Один носит рубашку навыпуск, другой – всегда при галстуке.
Один учился выживать, другой учился в престижном университете.
Один живет сердцем, другой – только рассудком.
Один любит, другой предпочитает быть любимым.
Один среднего роста и не очень красив – зато настоящий мужчина, а другой – смазливый красавчик с репутацией бабника.
Одного жизнь не слишком баловала, но он рад и тому, что есть, а другой получил от нее все, но не привык говорить за это «спасибо».
Один добивался несколько лет, чтобы однажды проснуться рядом со своей единственной и неповторимой, а другой женился на однокурснице, но при случае трахается со стажерками в полумраке рентгеновского кабинета.