Так, на наш взгляд, японская живопись кажется нам примитивней, чем наша, поскольку, не обладая перспективой, она лишается глубины. И эта перемена непременно наступит, пусть даже не совсем так, как мы ожидаем, и не в таком скором будущем. И придет она не через логическое рассуждение (aus Griinden), но из элементарных источников (Ursachen), не извне, но изнутри. Она придет не через имитацию некоего прототипа и не благодаря техническим достижениям, ибо это, скорее, вопрос мысли и духа (Geist), а не материи, и Geist должен быть к этому подготовлен».
Я подумала, что ничего более блестящего по мысли давно не читала. Правда, не могла при этом согласиться с оценкой японской живописи. И в воображении моем тут же возникло полотно лорда Лейтона «Греческие девушки, играющие в мяч», которое, несмотря на всю свою безупречность, мастерское использование перспективы в изображении этих самых девушек, античного ландшафта, воздушных драпировок и прочего, всякий раз почему-то вызывало у меня смех. И казалось таким пустым, плоским и надуманным в сравнении, скажем, с гравюрами Утамаро. Но основные постулаты были просто блестящи.
До того как я прочла эту совершенно блестящую книгу, мне казалось, что книги должны в каком-то смысле походить на фильм «Крестный отец», где в одном из эпизодов Аль Пачино отправляется на Сицилию и все итальянцы там такие итальянистые. Теперь же этот взгляд показался мне упрощенным.
Если вы скажете, что в книге итальянцы должны говорить по-итальянски просто потому, что в реальном мире они говорят по-итальянски; что китайцы должны говорить по-китайски, потому что все китайцы говорят по-китайски, это весьма примитивный способ подхода к произведению искусства. Это все равно, что художник скажет при написании картины: Небо голубое. А потому я напишу небо голубой краской. Солнце желтое. А потому я напишу его желтой краской. Дерево зеленое, значит, писать его надо зеленой краской. А какого цвета у нас ствол дерева? Коричневый. Так какую краску тут следует использовать? Догадаться несложно. Просто смешно! Даже если на время забыть об абстрактной живописи как о таковой, настоящий художник будет думать скорее всего о текстуре полотна, о сочетании света и теней, о сочетании самих красок и выберет объектом изображения те предметы, при написании которых у него будет повод выявить все эти свойства. В точности так же и композитор вовсе не озабочен тем, чтобы сымитировать тот или иной звук. Нет, он думает о том, как при исполнении этого отрывка будет звучать фортепьяно в сочетании со скрипкой, или фортепьяно с виолончелью, или с четырьмя — шестью струнными инструментами, или в сочетании с симфоническим оркестром; он думает о взаимоотношениях между нотами.
Все это, на взгляд композитора или художника, вещи общеизвестные, даже банальные. Однако же языки мира выглядят так ни разу и не использованными кучками голубой, желтой или красной пудры. И если в книге они используются таким образом, что англичане говорят только по-английски, а итальянцы по-итальянски, это столь же глупо, как использовать желтый для изображения солнца только потому, что оно желтое. Читая Шёнберга, я поняла, что писателям будущего вовсе не обязательно признаваться в следующем: я пишу о молодом велосипедисте из Канзаса, у которого дедушка был армянином, а бабушка — чешкой (армяно-чешского происхождения), говорящем по-английски американце армяно-чешского происхождения, договорились? Постепенно они приблизятся к уровню других, более развитых видов искусств. Возможно, писатель задумается об односложности и отсутствии грамматических флексий в китайском языке, о том, как прекрасно будут они сочетаться с длиннющими финскими словами, где все эти удвоенные согласные & продолжительные гласные в четырнадцати случаях. Или же о сочетании с красивейшим венгерским, сплошь состоящим из суффиксов & приставок. Вопрос только в том, кто первый придумает историю о взаимоотношениях венгров или финнов с китайцами.