То была даже не вечность, а переломный момент, подобно переломному моменту до или после войны.
Первый кадр последнего видео обрамляла синяя рамка; это ролик, который я посмотрел вечность тому назад. Я кликнул на предыдущий ролик.
Станция. Платформа на станции. Наверное, на станции метро. Да, на наземной станции метро, где-то в спальном районе, судя по высоткам на заднем плане. Может, в районе Слотерфаарт или на юго-востоке Амстердама.
Если быть до конца откровенным, я сразу же узнал эту станцию метро и сообразил, на какой она ветке. Вот только трезвонить об этом я не стану, в данный момент это совершенно бесполезно.
Камера была опущена вниз и следила за парой белых кроссовок, поспешно перемещающихся по перрону. Спустя какое-то время камера поползла вверх, и в кадре появился мужчина лет шестидесяти, хотя и не возьмусь утверждать наверняка; в любом случае было ясно, что обладатель белых кроссовок не он. Камера приблизилась к его небритому, в пятнах лицу. Лицу бродяги, бомжа.
Я снова ощутил холодок, как прежде в комнате Мишела, ледяной холод, сковывающий тебя изнутри.
Рядом с головой нищего показалось лицо Рика. Сын моего брата усмехнулся в камеру. «Дубль первый, — сказал он. — Мотор!»
И без предупреждения ударил мужчину в ухо. Удар оказался довольно сильный, голова свесилась набок, мужчина скривился от боли и поднял обе руки к ушам, словно готовясь защититься от следующего удара.
— You’re a piece of shit, motherfucker![4] — крикнул Рик на далеко не безупречном английском, словно голландский актер в американском кино.
Камера придвинулась так близко, что небритое лицо бомжа заполнило весь дисплей. Он моргал влажными красными глазами, что-то неразборчиво мыча.
— Скажи «Jackass»,[5] — раздался другой голос за кадром, в котором я незамедлительно узнал голос собственного сына.
Голова бродяги исчезла, и на экране снова возник Рик. Мой племянник смотрел в камеру и тупо скалился.
— Don’t try this at home,[6] — сказал он и еще раз замахнулся, самого удара видно не было.
— Скажи «Jackass», — услышал я голос Мишела.
И вновь голова бродяги; высотки на заднем плане исчезли, сменившись серым бетоном и рельсами под ним, — судя по всему, мужчина уже лежал на платформе. С закрытыми глазами и дрожащими губами.
— Jack… jack… ass, — произнес он.
На этом фильм кончался. В наступившей тишине слышалось лишь журчание воды по стене-писсуару.
— Нам надо поговорить о наших детях, — сказал Серж.
Когда это было? Час тому назад? Два?
Больше всего мне хотелось остаться здесь до утра, пусть меня найдут уборщики.
Я поднялся.
20
Войти в обеденный зал мне не хватало духу.
В любой момент мог объявиться Мишел (пока, во всяком случае, его еще не было — за столом сидели только Клэр, Бабетта и Серж).
Я быстро отступил в сторону, скрывшись за большой пальмой. По-моему, никто не обратил на меня внимания.
Уж лучше встретить Мишела здесь, подумал я. В коридоре или в гардеробе, а еще лучше на улице, в саду. Точно, надо отправиться Мишелу навстречу, дабы избежать возможных вопросов со стороны его матери, дяди и тети.
Я развернулся и, миновав девушку за пюпитром, очутился на улице. Какого-то четкого плана у меня не созрело. Надо что-то сказать моему сыну. Но что? Я решил сначала подождать, с чем придет он; я загляну в его глаза, решил я, в его честные глаза, не умеющие лгать.
Побродив по тропинке с электрическими факелами, я свернул налево.