Если с таким лицом он будет раздавать листовки на рынке, подумал я, листовки для простых людей, призывающие голосовать за него на предстоящих выборах, то к нему никто не подойдет. Его лицо можно было сравнить с новым безупречным автомобилем, обреченным, выехав от дилера, тут же задеть какой-нибудь столб или поцарапать крыло. Никто не захочет купить такую машину.
Серж сел напротив меня. На стул Клэр, моей жены. Через брючную ткань он, несомненно, ощущал оставленное ею тепло. Эта мысль привела меня в бешенство.
— Так легче говорить, — сказал он.
Я промолчал. Мне нравилось наблюдать, как он беспомощно барахтается. Я не собирался бросать ему спасательный круг.
— В последнее время она страдает от… никогда не любил этого слова, — сказал он. — От климакса.
Он сделал паузу. Скорее всего, он рассчитывал на то, что я стану развивать тему. О Клэр и ее климаксе. Но это его не касалось.
— Гормоны, — продолжил он. — То ей жарко и она открывает настежь все окна, то вдруг без причины рыдает.
Он повернулся, все еще озадаченный, в сторону туалета и выхода, потом снова ко мне.
— Наверно, ей и в самом деле лучше поговорить об этом с другой женщиной. Ты же знаешь, женщины понимают друг друга. В такой момент от меня только хуже будет.
Он усмехнулся. Я не усмехнулся ему в ответ. Он поднял руки и встряхнул их. Затем поставил локти на стол и соединил кончики пальцев.
— Вообще-то нам надо поговорить кое о чем другом, Паул, — сказал он.
Я почувствовал внутри нечто холодное и жесткое, нечто сидевшее во мне целый вечер, но ставшее сейчас еще холоднее и жестче.
— Нам надо поговорить о наших детях, — сказал Серж Ломан.
Я кивнул. Обернулся и снова кивнул. Бородач то и дело поглядывал в нашу сторону. На всякий случай я кивнул еще раз. Бородач ответил мне кивком.
Я видел, как он отложил нож и вилку, как наклонился к дочери и шепнул ей что-то на ухо. Дочь быстро схватила сумку и принялась в ней рыться. Ее отец вынул из кармана камеру и встал.
Горячее
16
— Виноград, — сказал метрдотель.
Его мизинец застыл в полусантиметре от гроздочки круглых миниатюрных плодов. Сначала я решил, что это смородина или что-то в этом роде, я не очень разбираюсь в садовых ягодах — на мой взгляд, большая их часть несъедобна.
Вместе с фиолетовым салатным листом виноград украшал полупустую тарелку с основным блюдом — «филе цесарки в нежнейшем немецком беконе». Те же аксессуары обрамляли горячее Сержа, только мой брат заказал турнедо. О турнедо много не расскажешь — мясо как мясо, но, поскольку метрдотелю полагалось комментировать каждое блюдо, он поведал нам о его происхождении. Об «экологической ферме», где животные разгуливали «на свободе», пока их не зарезали.
Я заметил на лице Сержа признаки нетерпения. Судя по ним, он явно испытывал острое чувство голода: кончиком языка он облизывал верхнюю губу, как изголодавшаяся собака из мультфильма, и потирал руки; посторонний мог бы предположить, что Серж потирал руки в предвкушении наслаждения, но это было не так. Мой брат никогда не наслаждался, просто перед ним на столе стояло турнедо и его следовало съесть как можно быстрее: желательно сию минуту!
Исключительно чтобы поддразнить брата, я расспросил метрдотеля о виноградной грозди.
Бабетта и Клэр еще не вернулись, но данный факт Сержа не смущал.
— Они сейчас подойдут, — заверял он, когда не меньше четырех девушек в черных фартуках принесли наше горячее.