Но к тому моменту я уже был на нижних ветвях.
Сейчас я не могу объяснить, как мне удалось так быстро забраться на дерево: может, Феличе сама нагнулась ко мне, или дедушка меня подтолкнул. Но я помню, что все руки у меня были исцарапаны в кровь, — правда, заметил я это уже позже. Тем временем человек с лицом бобра и другие подошли к дереву и хотели снять меня, поэтому я перебрался повыше.
— Пусть спускается, а не то я вызову пожарных.
— Они хотят срубить вишню, — сказал я маме.
— Что? Но мне обещали не трогать дерево!
— Мы не можем начать работу, пока оно тут торчит.
— Тогда уходите отсюда и оставьте нас в покое.
— Слушайте, у меня нет времени. Пусть ребенок спускается, или…
— Или? — прошипела мама. — Срубите дерево вместе с ребенком? Почему бы и нет?
Человек выругался, развернулся, сел в машину и уехал.
Остались я, мама, два человека из экскаваторов, Альфонсина и Оресте, которые пришли поглазеть на зрелище.
— Тебе не холодно? — спросила мама.
На мне были только майка и трусы, но, к счастью, светило солнце. Я ответил ей, что все в порядке. Так мы подождали некоторое время, пока не вернулся человек с лицом бобра, а вместе с ним полицейская машина и грузовик с пожарными.
Бобер, двое полицейских и двое пожарных подошли к дереву и уставились на меня. Потом один полицейский сказал маме:
— Синьора, вот приказание мэра. Нужно начать работы, и он должен слезть. Иначе его снимут пожарные.
Я увидел, что мама начинает волноваться.
— Тонино, пожалуйста…
— Я не спущусь, потому что они хотят срубить вишню, — повторил я. И чем больше я это повторял, тем больше убеждался в собственной правоте.
Тогда из грузовика вышли пожарные и выдвинули лестницу. Потом один начал подниматься. Я ждал, пока он приблизится, а потом перелез на другую ветку. Пожарные передвигали лестницу, и я перемещался вместе с ней. Я слышал голос дедушки: «Думай, что ты птица, думай, что ты кошка, думай, что дерево — твой друг».
Так я и двигался: то вверх, то вниз. А пожарные вертели своей лестницей во все стороны, но так и не смогли до меня добраться. Наконец я оказался на верхушке.
— Это слишком опасно, — сказали пожарные. — Ребенок может упасть, — и остановились.
Мама смотрела на меня расширенными от страха глазами, но ничего не говорила. Только когда человек с лицом бобра пнул Альфонсину, которая подошла поближе, она закричала:
— Только посмей еще раз ее тронуть!
— Плевать я на нее хотел, — сказал он. Потом сплюнул на землю и пошел говорить с людьми из экскаваторов.
Конечно, если бы на мамином месте была бабушка Теодолинда, она бы мокрого места от него не оставила. Он вел себя как дома: плевался, ругался и постоянно смотрел на часы.
Потом он сказал полицейским:
— Скажите мэру, чтобы сам разруливал эту ситуацию. У меня идет другая стройка, и я не могу терять время. — И уехал. Тогда полицейские тоже уехали к мэру, но пожарные остались.
— На всякий случай, синьора.
Когда мама услышала эти слова, то десять раз попросила меня не шевелиться и побежала звонить папе.
Папа приехал в полдень. К тому моменту я сидел на дереве уже четыре часа. Мама и пожарные смотрели на меня снизу, и каждую секунду она повторяла:
— Ты замерз, Тонино?
Я отвечал, что нет, но у меня зуб на зуб не попадал. Кроме того, я чувствовал, что устал и проголодался. Мама смотрела на меня и заламывала руки. Неожиданно она сказала:
— Ничего не поделаешь, Тонино. Спускайся, прошу тебя.