Вот я, совсем маленькая, лежу в кровати, над головой ночник с Микки Маусом, а мама с папой читают мне по ролям «Чиполлино» перед сном, смеются, толкаются, изображая то Синьора Помидора, то Графиню Вишенку.
Тихо прожужжал будильник. Заглянула в комнату: бормочет телевизор, отец храпит, немного постанывая и пуская слюни на подушку. Тихонько, зажав ладонью нос и рот от тошнотворного запаха перегара и табака, проскочила в прихожую, сунула ноги в кроссовки и выбралась из квартиры.
Сквозь берёзовую листву пробивались первые робкие лучи солнца, ласкали кожу, хотелось зажмуриться по-кошачьи. Во дворе тихо. Шелестели деревья, роняя листья, оплакивали уходящее лето.
Я включила плеер, вставила наушники, закрыла глаза и, раскинув руки, представила, будто парю сейчас в воздухе, поднимаясь всё выше и выше: туда, где находится рай, туда, где нет печали и слабости, нет горя и разочарований, туда, где ласковое солнце играет с нежным пухом облаков.
У меня не было рук, только крылья, и я летела навстречу неизвестности. Я бежала, поднимаясь на высокий зелёный холм и сбегая бесстрашно в мокрую от росы траву, щекочущую лодыжки. Кружилась голова, и казалось, что небо всё ниже и ниже, а я двигалась ему навстречу. Схватила тонкий ствол молодой берёзы и крутанулась вокруг неё, отпустила и, кружась, устремилась вглубь двора.
Прыгнула на качели, оттолкнулась от земли. Всё выше и выше, резко прыгнула вверх и взлетела, приземлилась, едва удержав баланс. Ладони сжались в кулаки, резкое движение вверх, тело выстрелило, как пружина. Раз-два, стукнула невидимую боксёрскую грушу. Хоп! Поймала мяч от пинг-понга и бросила обратно вымышленному партнеру.
Ноги отяжелели, и я медленно согнула ногу в колене, поднимая всё выше и выше, чтобы с силой опустить и раздавить всё, что попадется мне под ногу. Такой удар может проломить в земле огромную дыру в ад. Привет, Аид!
Я великан. Под моими ногами взлетали капли росы с травинок. «Трепещите, маленькие зелёные человечки! Вы мне ничего не сделали, вы ни в чём не виноваты… никто не виноват, кроме меня».
Грудь мою пробила невидимая пуля, потом ещё одна, ещё и ещё. Тело сотрясалось, как от ударов электрическим током, и я упала в мокрую траву, чтобы разбиться на тысячи осколков. Дыхание сбилось, в висках шумело, голова кружилась от послевкусия музыки. Над головой вилась и жужжала муха. Возможно, отец прав, лучше бы я умерла, чем дала умереть ей. Я во всём виновата.
Весной я впервые увидела «крамп-батл». Возле пожарной каланчи собралась огромная толпа, слышалась взрывная электронная музыка, крики. Сначала было непонятно, что происходит. Я думала, драка, и, видимо, не только я. Тётушки возмущённо шептались: «Безобразие! Куда только смотрит полиция?», «Да вон полиция стоит!», «Вон они, окаянные! Стоят, ничего не делают!» Мужики молча смотрели и не вмешивались, удовлетворённо хмыкая. А я стояла заворожённая: казалось, что парни выплёскивали всю свою «тёмную энергию» резкими движениями и сумасшедшими трюками. Это было одновременно и похоже, и не похоже на танец. Трое парней в одинаковых чёрных трико и белых футболках с какими-то надписями крутились на руках, выделывая всякие фигуры ногами. Один из них надел чёрную шапку и закрутился на голове. Я была в полном восторге от их выступления и дома незамедлительно нашла несколько видео этих парней. Мне понравились и другие направления уличных танцев: хип-хоп, поппинг, брейк, локинг. Они были не похожи на те, которые преподавала мама. Ребёнка, то есть меня, ей девать было некуда, поэтому с ранних лет я посещала танцы: сначала народные, потом классическую хореографию, потом увлеклась и контемпом. Танцы были для мамы всей жизнью, и для меня тоже.
Мне было лет пять, я дрыгалась перед зеркалом, щеголяя новым купальником с прозрачной юбкой. Я долго выпрашивала у мамы именно такой, бледно-розовый, как у балерины.
Мама засмеялась, а я повернулась и совершенно серьёзно сказала:
– Ну, что ты смеёшься?
– Просто я хочу танцевать с тобой, – сказала она и схватила меня, закружила по комнате.
– Я тоже хочу! Всегда! И чтобы «всегда» никогда не кончалось! – кричала я у мамы на руках.
– Глупенькая, – сказала она, остановившись. – Так не бывает, чтобы было «всегда» всегда.
Теперь-то я это точно знаю.
«Я не живу, существую. Зачем? Совершаю эти бессмысленные ритуалы: ем, хожу в школу, стираю бельё, мою посуду, зачем?» Размышляя, я мёрзла в капроновых колготках и короткой чёрной плиссированной юбке, глядя на унылое очарование августа, от которого хотелось спрятаться за чёрными стеклами солнцезащитных очков. Солнце ещё не успело прогреть воздух, и меня немного потряхивало, то ли от волнения, то ли от холода, то ли от того и другого вместе взятых.
Бабушка ворчала:
– …и не имела даже малейших мыслей пререкаться со старшими!
Бабушка взялась за нравоучения с самого раннего утра, можно особенно не вникать в её фразы. Ничего нового я не узнаю, осталось только кивать в знак согласия иногда или говорить: «ага, да поняла я уже». Мы миновали «сковородку» и уже шли по проспекту Мира.
– Катька, привет! – кто-то налетел на меня сзади.– Тебя и не узнать! Розовые волосы? Ты что, серьёзно? Здрасти, тётя Люся!
– Здравствуй, – улыбнулась бабушка.
Голос был очень знакомый. Я резко вывернулась из чьих-то цепких рук. На меня лукаво смотрела выразительными карими глазами-бусинками высокая девчонка с длинными чёрными волосами. Она удивлённо крутила меня как куклу:
– Блин, а очки тебе зачем в такую дождину?! Ты б ещё купальник надела, сестрёнка!
– Лариса?
С Лариской мы в прошлом году провели целую смену в санатории, куда нас вывезли родители поправлять здоровье. И Лариса, и я, по мнению наших мам, были «часто болеющими детьми, которым просто необходим отдых от городской суеты и пыли на лоне природы». Кроме процедур, которые проходили в основном утром, в санатории заняться было абсолютно нечем, поэтому мы провели время, ухаживая за тремя рыжими брошенными котятами, скармливая им столовские сосиски и котлеты. Ну и, конечно, устраивая с ними разнообразные игры: в дочки-матери, школу, больницу. Во что только не начнёшь играть от скуки.
Я невольно потянулась к волосам.
– Да, покрасила весной… – Мне было неловко от такого пристального внимания. Волосы я и правда покрасила весной назло бабушке, которой вздумалось укорять меня за отсутствие интереса к жизни. Она-то, конечно, думала, что я брошусь покупать розовые кофточки, а я взяла и голову покрасила. Она еле-еле уговорила завуча не выгонять меня из школы, думаю, Мария Андреевна ей в этом здорово помогла.
– Как ты меня узнала?
– По бабушке, – хихикнула Лариса.
Лара схватила меня под руку и потащила в толпу, треща по пути как сорока:
– Я выиграла городскую олимпиаду по биологии, не поверишь, наградили меня дипломом и путёвкой в лагерь. Лучше б денег дали. А ты тоже едешь в «Городок достижений»?
– Типа того, – невнятно проговорила я, неуверенно оглядываясь на бабушку. Мы неслись прямо в толпу, которая уже образовалась возле Комитета по делам молодежи, разрезая её, словно катер волны. – Куда мы так несёмся?
– На регистрацию, сестрёнка, – засмеялась Лариса. – Пошли быстрее, матушка не в духе. Опять с утра орала, – она оглянулась и громко зашептала почти в самое ухо. – Бесит она меня, вечно орёт. А твоя?
Я резко остановилась.
– Да тоже бесит! Представляешь, умерла!
Лариса замерла, удивлённо распахнув свои карие глазищи. А я с дурацкой жестокостью наблюдала за её вмиг вытянувшимся лицом. Я видела уже такую реакцию. У своих одноклассников. Мы стояли в толпе, недовольно огибающей препятствие из двух застывших фигур.
– Умерла? – беспомощно хлопая ресницами, переспросила Лариса.