Александра Михневич - Пончик стр 4.

Подруги помолчали. Отпили приятно остывший зелёный чай. Ласковое солнце наполняло комнату и душу спокойным светом и теплом.

– Значит, с любовью всё в силе? – смущённо засмеялась Даша.

– С любовью всегда всё в силе! – заверила Маша: – Любовь – то, во что стоит верить.

Помолчала и добавила:

– Бог есть Любовь. Так говорят многие. Но не все понимают смысл – просто не вдумываются.

Но мы с тобой точно знаем: Бог есть и Любовь есть.

Хозяйка радостно и уверенно кивнула, глядя на свою мудрую родственницу-подружку с обожанием. Засмеялась.

На глазах выступили слёзы – слёзы радости.

– О, только не реви, – шутливо простонала Маша.

Подружки весело рассмеялись.

Дупло

В то утро она совсем заспалась.

Вскочила, когда папа снова позвал через дверь: они уже идут, а она пусть спит, если хочет.

Она проглотила ещё тёплые блины, не скупясь сдобрив их вареньем, допила кофе. И понеслась вслед только что вышедшим из калитки родителям.

Обычно по утрам на даче они ходили гулять. Взрослые вставали рано. Папа варил кофе и в последний момент строгим голосом будил её.

Как здесь сладко спится! Вокруг лес, за забором Днепр, и воздух свежий, упоительно чистый…

Остывшая за ночь вода, из рукомойника на сосне возле крыльца, моментально пробуждала.

Она быстро завтракала на прохладной веранде, поскрипывая белым плетёным креслом и видя в окно, как у крыльца нетерпеливо топчутся собаки.

По утрам они проходили километров восемь, а то и десять.

К концу прогулки солнце уже поднималось высоко, воздух прогревался. Тонконогий чёрный Пончик трусил, высунув язык, и даже юный рыжий кобелёк Байкал уже не скакал как угорелый, а спокойно бежал рядом с Пончиком.

Байкал приблудился из деревни. Весёлому добродушному псу с хитрецой так понравилось на дачах, что он решил остаться на всё лето. Их дача пришлась ему особенно по душе, и он оккупировал крыльцо, скрашивая жизнь хозяйского дога Пончика постоянной готовностью к подвижным играм. И каждое утро ходил с ними гулять.

Их путь обычно лежал вдоль реки.

Направо тропинка вела по краю высокого берега, огибая сосны, растущие на самом краю. Их корни, и так нависающие над обрывистым склоном, песок обнажал со временем всё больше и больше.

Здесь, в сосновом бору, солнечные лучи, снопами расставленные меж свободно растущих стройных деревьев, беспрепятственно проникали в самую землю.

В весёлой тишине кипела жизнь.

Поскрипывали высокие сосны, пахло нагретой солнцем хвоей.

Стучал дятел, разнообразная живность целенаправленно шуршала в траве, тенькали и пересвистывались птицы.

Бабочки Павлиний глаз с яркими пятнами кружились, присаживались на лесные цветы, смыкая крылья – словно ресницы спящей красавицы, ждущей поцелуя принца – и упархивали.

И цветы нежно кивали им вслед разноцветными головками.

Компания растягивалась гуськом, глуховато топая босыми ногами.

Бор заканчивался, тропинка уходила вниз.

На широком лугу тропа впадала в дорогу, по которой так редко ездили, что она заросла ромашкой и подорожником. Собаки с восторгом носились в некошеной траве, то пропадая, то снова появляясь вскинутыми мордами.

Позади высился бор, сбоку росли молодые дубы.

Перейдя по мостику ручей, затем ещё один по уложенным бревнышкам, они заходили в лес. Им попадались уже пустые малинники. Смело алели мухоморы. На уровне лица колыхались метёлки и зонтики лесных трав.

Лес – такой густой, что зарядивший с утра по-осеннему нудный дождик, вымочивший их на лугу, – сюда, на лесную дорогу, сквозь сильные ветви с пышной листвой, долетал лишь отдельными каплями.

Они не торопились вернуться.

Ещё успеют переодеться в сухое.

И согреться горячим чаем с блинами на уютной веранде, внутри, как и весь дом, обшитой тёсом и покрытой прозрачным лаком – отчего и стены, и пол, и потолок получились с тёплым золотистым оттенком.

И так приятно греть пальцы о горячую чашку, сидя за деревянным столом.

И смотреть на дождь сквозь белый тюль на окне во всю стену, обрамлённом плотными тёмно-жёлтыми шторами…

В городе они будут смотреть сводки гидрометцентра, чтобы наутро одеться по погоде. А здесь – так здорово идти вот так, молча, босиком по сырой прохладной дороге, закатав штанины и накинув на голову капюшон старой отцовской штормовки, наспех надетой на летнюю майку.

Пахло влажной землёй, грибами, сырой пыльцой, мокрой корой, свежей холодной зеленью… И ещё чем-то таким, что – ни свет, ни заря – вытаскивает цивилизованных людей из тёплой постели. И заставляет бродить по лесу – вымокших, но ощущающих вкус к жизни.

В этот день с утра сияло солнце.

Ближайшие дни обещали быть жаркими – прощальный привет уходящего лета.

Выйдя за ворота небольшого дачного поселка, компания направилась налево, по просёлочной дороге вдоль реки.

Здесь тоже росли сосны, только совсем маленькие, зато пушистые.

– Это молодняк, – сказал папа, – на участке тоже посадил таких пять или шесть.

– А, это вот те квёлые былинки, что из земли торчат, – съехидничала она.

– Это одна пока медленно растёт, а остальные уже побольше, – объяснил отец. – А то грядки надоели. Фрукты-овощи проще на рынке или у бабулек покупать, чем всё лето ковыряться.

На дорогу из холодной росистой травы выползла погреться малюсенькая змейка, рядом вытянулась ещё одна.

Цапля! Вон, на том берегу!

На торчащей из воды коряге стояла серая цапля и вглядывалась в гладкую с тёмным тяжелым блеском воду.

А вода стремительно и в то же время неподвижно проносилась мимо.

Ещё одна цапля замерла поодаль, на одиноком бревне. И ещё одна голенастая птица вышагивала по бледному песку утреннего бережка, не спрятанного под нависающими над водой тёмно-зелёными ветвями.

И вон ещё цапля в небе.

Надо же, сколько их! Правда, все на том берегу.

Тот берег пологий, местами заболоченный, заросший высокой травой до самой воды. А на этой стороне, кроме ёжиков с кузнечиками, только аисты живут, на соседской крыше. И ещё на одной крыше, через два дома.

Она вспомнила про приплывавшую с той стороны молоденькую косулю.

– Да, и сейчас приплывает, изредка, – ответил отец. – По-видимому, здесь её приручили и подкармливают, охотники или из местных.

Они миновали спрятанную под деревом обшарпанную легковушку: на том берегу, за цаплями, ниже по течению, стояли в воде три рыбака. Все в здоровенных рыбацких сапогах, на расстоянии друг от друга. Такие же бесшумные и неподвижные, как их лежащие на струганных рогульках удочки.

Пончик и Байкал ускакали вниз по песку обрывистого склона – побегать по кромке воды. Следом за ними исчезла мама: на этом берегу, внизу, тоже сидел рыбак, местный дед из деревни. Мама вынырнула на дорогу вместе с собаками, делая им на ходу внушение громким свистящим шёпотом, что мешать рыбакам нехорошо.

Собаки внимательно выслушали, покрутили ушами и умчались поднимать из травы стайки диких уток.

Дальше дорога раздваивалась.

Они пошли по левой половине, уводившей от реки.

– Видишь за развилкой три дерева? Большие такие. Это старинные дубы.

Никто не знает, сколько им лет. Может, они ещё Наполеона видели. А, может, и ещё старше. В Беловежской Пуще – знаешь, да? – полно дубов по пятьсот-шестьсот лет!.. Когда обратно пойдём, можешь посмотреть, – сказал ей отец. – Там кое-что есть.

– А что там такое? – спросила она.

– Дупло!

– Дупло?..

– Да. И неизвестно, кто его проделал. Оно обращено к реке – то есть, скрыто от дороги, от посторонних глаз, – подначивал её папа.

– И что, там водятся лешие? – усмехнулась она.

– И лешие тоже, – ответил папа, нагнетая торжественную загадочность. – Старые дупла обычно скрывают старые тайны! Как у Честертона в том рассказе…