– Кто уцелел во время пожара? – спросил Клаус Эсме, поднимая страницу вверх. – Кто-то из наших родителей остался в живых?
Эсме нахмурилась и мелкими шажками заспешила вперед, пытаясь вырвать у него страницу.
– Вы прочли досье? – страшным голосом вопросила она. – Что говорится в досье?
– Вы никогда этого не узнаете! – крикнула Вайолет и повернулась к младшим. – Бежим!
Бодлеры бросились бежать по проходу, мимо остальных шкафов под буквой «Б», завернули за последний шкаф с этикеткой «бригантина – Брюссель» и нырнули в секцию с картотекой на букву «В».
– Мы бежим не в ту сторону, – сказал Клаус.
– Эгресс, – подтвердила Солнышко, что означало нечто вроде «Клаус прав – выход в противоположной стороне».
– Эсме тоже, – отозвалась Вайолет. – Нам надо каким-то образом обогнуть ее.
– Я до вас доберусь! – выкрикнула Эсме, и голос ее донесся до них поверх шкафов. – Вам не удрать, сироты!
Бодлеры задержались около шкафа с надписью «вальс – ваниль» (первое – бальный танец, а второе – специя, применяемая в кулинарии) и прислушались к цоканью каблуков.
– Какая удача, что на ней эти дурацкие туфли, – заметил Клаус. – Нам гораздо легче бежать, чем ей.
– Да, пока она не догадается снять их, – сказала Вайолет. – Она почти так же хитра, как и жадна.
– Ш-ш-ш! – прошептала Солнышко, и Бодлеры заметили, что шаги Эсме внезапно стихли.
Дети прижались друг к другу, услышав, как олафовская подружка что-то бормочет себе под нос, а затем до них донеслась череда устрашающих звуков. Сначала раздалось долгое скрипучее «кряк», потом грохочущее «бум», потом опять долгое скрипучее «кряк» и опять грохочущее «бум», и эти два рода звуков продолжали следовать в том же порядке, становясь раз от раза громче и громче. Дети в недоумении уставились друг на друга, и вдруг, в последнюю минуту, старшую из Бодлеров осенило:
– Она опрокидывает шкафы! – крикнула Вайолет, показывая поверх шкафа «вокализ[18] – Волосы Вероники»[19]. – Они валятся, как домино!
Клаус с Солнышком взглянули туда, куда показывала сестра, и увидели, что она права. Эсме толкнула один шкаф с картотекой, он повалился на следующий, а тот – на стоящий перед ним, и тяжелые металлические шкафы пошли рушиться на детей, как волна обрушивается на берег. Вайолет схватила за руки младших и потащила их прочь от падающих шкафов. Издав «кряк» и «бум», шкаф грохнулся на пол, где только что стояли дети. Трое Бодлеров с облегчением перевели дух – они были на волосок от того, чтобы оказаться раздавленными информацией о галлюциногенах[20], гельминтологии[21], глагольных рифмах и о двух сотнях иных понятий.
– Сейчас я вас раздавлю! – крикнула Эсме, принимаясь за следующий ряд шкафов. – У нас с Олафом будет оригинальный завтрак – блинчики из Бодлеров!
– Бежать! – крикнула Солнышко, но старших понукать не требовалось. Все трое опрометью бросились дальше по проходу к букве «Г», а вокруг них со всех сторон крякали и бухались шкафы.
– Куда дальше? – спросила Вайолет.
– В проход «Д»! – ответил Клаус, но тут же передумал, увидев, как накренился еще один ряд шкафов. – Нет! Проход «Е»!
– Какой? – переспросила Вайолет, не расслышав из-за грохота.
– «Е!» – прокричал Клаус. – Как в слове «ехать»!
Бодлеры ринулись по проходу «Е», как в слове «ехать», но, когда добежали до последнего шкафа, оказалось, что бежать надо в сторону «Ж», как в «Женевьев Эсме Скволор», а затем к «З», как в «Зачем мы бежим в ту сторону?», а потом к «И», как в «И каким образом мы отсюда выберемся?». И не успели дети оглянуться, как оказались далеко от проходной комнаты и выхода – дальше некуда. Вокруг валились шкафы, Эсме бешено хохотала и вонзала острия каблуков в пол, гоняясь за детьми. В результате они вдруг очутились в той части хранилища, куда по лотку поступала информация. Под треск и грохот рушившихся шкафов дети сперва уставились на корзину с бумагами, затем перевели взгляд на чашку со скрепками для бумаг, потом на дыру, ведущую наружу, и наконец друг на друга.
– Вайолет, – нерешительно произнес Клаус, – не могла бы ты изобрести что-нибудь с помощью скрепок и корзины, чтобы вызволить нас отсюда?
– Этого не требуется, – ответила Вайолет. – Выходом послужит желоб.
– Но тебе там не поместиться, – возразил Клаус. – Даже не уверен, что я туда влезу.
– Вам не уйти отсюда живыми, болваны безмозглые! – заорала Эсме страшным голосом страшные слова.
– Придется попробовать, – сказала Вайолет. – Солнышко, ты первая.
– Прапил, – с сомнением проговорила Солнышко, но с легкостью заползла в круглое отверстие и оттуда выглянула из темноты на старших.
– Теперь ты, Клаус, – сказала Вайолет, и Клаус, сняв очки, чтобы не разбить, последовал за младшей сестрой. Отверстие было узкое, но все же после некоторого маневрирования средний Бодлер ухитрился залезть внутрь.
– Ничего не получится, – сказал он старшей сестре, оглядевшись вокруг. – У лотка такой крутой наклон, что ползти вверх будет очень трудно. А тебе тут вообще не поместиться.
– Значит, я найду другой путь, – ответила Вайолет. Голос ее звучал спокойно, но Клаус и Солнышко видели в дыру, что глаза ее расширены от страха.
– Об этом и речи быть не может, – сказал Клаус. – Мы вылезаем обратно и будем спасаться все вместе.
– Мы не можем идти на такой риск, – возразила Вайолет. – Если мы разделимся, Эсме будет труднее нас ловить. Вы берете тринадцатую страницу и ползете вверх по желобу, а я выбираюсь каким-нибудь другим способом. Встретимся в недостроенном крыле.
– Нет! – выкрикнула Солнышко.
– Солнышко права, – поддержал ее Клаус. – Именно так получилось с Квегмайрами, помните? Мы оставили наших друзей одних, и их похитили.
– А теперь Квегмайры в безопасности, – напомнила Вайолет. – Не беспокойтесь, я изобрету какой-то выход из положения.
Старшая из Бодлеров слабо улыбнулась брату и сестре и сунула в карман руку, чтобы достать ленту, завязать волосы повыше и таким образом привести в действие рычажки и колесики своего изобретательского мозга. Но ленты в кармане не оказалось. И тут, лихорадочно ощупывая пустой карман, она спохватилась, что использовала ленту, когда делала фальшивую связку ключей, чтобы одурачить Хэла. Вайолет ощутила трепет в желудке, но долго терзаться по поводу своего обмана ей не пришлось. Она вдруг с ужасом услышала позади себя «кряк» и еле успела отскочить в сторону, чтобы избежать «бума» падающего на нее шкафа. Озаглавленный «лингвистика – львы» шкаф ударился о стену и заблокировал ход в лоток.
– Вайолет! – закричала Солнышко.
Они с братом попытались оттолкнуть шкаф в сторону, но силы тринадцатилетнего мальчика и малолетней сестры уступали тяжести металлического шкафа, содержавшего информацию о науке о языке и о крупных плотоядных кошачьих, которые водятся южнее Сахары и в некоторых областях Индии.
– Вайолет! – вскрикнула Солнышко.
– Я в порядке! – отозвалась Вайолет.
– Ненадолго! – прорычала Эсме за несколько проходов от девочки.
Клаус и Солнышко сидели в темной норе и слышали слабый голос сестры.
– Выбирайтесь! – настойчиво проговорила она. – Встретимся в нашем грязном холодном неподходящем жилье.
Младшие Бодлеры сидели, тесно сжавшись в узкой трубе, и было бы лишним описывать, как они были напуганы и в какое впали отчаяние. Нет смысла описывать, как страшно им было слышать мечущиеся шаги Вайолет по хранилищу документов или странные неровные шажки Эсме, преследовавшей старшую из Бодлеров на своих каблуках-кинжалах, а также треск и грохот падавших шкафов после каждого кинжального шажка. Нет необходимости описывать трудности передвижения стиснутых со всех сторон Клауса и Солнышка по узкому желобу с таким крутым наклоном, что двоим сиротам казалось, будто они ползут по большой горе, покрытой льдом, а не по довольно короткому желобу, по которому доставляли информацию. Бесполезно было бы описывать, как чувствовали себя двое детей, когда достигли другого конца трубы – еще одной дыры, пробитой в наружной стене больницы, и убедились, что Хэл был прав, предрекая особенно холодный вечер. И абсолютно бесполезно – иначе говоря, ненужно и бесплодно, потому что незачем описывать, каково им было сидеть в недостроенной части больницы, завернувшись в тряпки, чтобы не замерзнуть, с расставленными вокруг зажженными фонариками для компании и ждать, когда появится Вайолет. Незачем, ибо ни о чем перечисленном выше Клаус и Солнышко не думали.