– Я запру дверь изнутри, – сказал Клаус. – На тот случай, чтобы никто ничего не заподозрил, если вдруг войдет в проходную комнату.
– Например, Маттатиас, – содрогнувшись, проговорила Вайолет. – В микрофон он сказал, что на сегодня прекращает инспекцию, но я уверена, что на самом деле он все еще рыщет по больнице.
– Вейпи, – заметила Солнышко, что означало «Тогда поторопимся».
– Начнем с прохода «С», – предложила Вайолет. – Со Сникета.
– Правильно. – И Клаус запер дверь.
Найдя проход «С», дети двинулись вдоль шкафов, читая наклеенные на них этикетки, чтобы понять, который надо отпереть.
– Саксифраге[7] тире сауна, – прочел вслух Клаус. – Это значит, что слова, находящиеся по алфавиту между «саксифраге» и «сауной», стоят в этом шкафу. Это бы подходило, если бы нам был нужен «самолет» или «саркофаг».
– Или «саранча», – подхватила Вайолет. – Пошли дальше.
Дети двинулись дальше. Звук шагов отдавался от низких потолков.
– Сказка тире скарабей[8], – прочел Клаус. Солнышко и Вайолет помотали головой, и все трое пошли дальше.
– Седло тире секретарь, – прочла Вайолет. – Никак не дойти.
– Калм, – проговорила Солнышко, что означало «Я читаю неважно, но, по-моему, тут написано „секвойя“ и „селезенка“».
– Молодец, Солнышко, – Клаус одобрительно улыбнулся. – Опять не то, что надо.
– Сентиментальность тире сердцебиение, – прочла Вайолет.
– Сердцеед тире серебро, – прочел Клаус, идя дальше по проходу.
– Сигнализация тире силуэт.
– Симпатия тире синяк.
– Скамья тире скиталец.
– Слава тире смеркаться.
– Снадобье тире снисхождение.
– Сновидение тире собрание.
– Сонет тире специальность.
– Стой! – закричал Клаус. – Мы проскочили! «Сникет» должен быть между «снадобьем» и «снисхождением».
– Ты прав. – Вайолет вернулась назад. – Меня совсем запутали все эти трудные слова. Я даже забыла, что мы ищем. Вот: «снадобье – снисхождение». Будем надеяться, что досье находится здесь.
Клаус осмотрел замок и уже с третьей попытки подобрал к нему ключ из связки.
– Он должен быть в нижнем ящике, – сказал Клаус, – ближе к «снисхождению». Сейчас посмотрим.
Бодлеры посмотрели. Слово «снисхождение» означает «сжалиться над кем-нибудь, не наказывать слишком жестоко». По соседству есть сколько угодно слов в алфавитном порядке, и дети нашли их в большом количестве. Тут было слово «снимать», имевшее не одно значение – и брать внаем, и сдирать, и фотографировать. Тут был закон Снелля, который гласит, что луч света, проходящий из одной однородной среды в другую, имеет постоянное соотношение между синусом угла падения и синусом угла преломления. И Клаус это уже знал. Имелась информация об изобретателе сникерсов, которого Вайолет очень уважала. Но они не нашли ни одной бумаги со словом «Сникет». Дети, разочарованные, вздохнули, задвинули ящик, и Клаус запер шкаф.
– Попробуем проход под буквой «Ж» – Жак, – предложила Вайолет.
– Ш-ш-ш, – прошипела Солнышко.
– Нет, Солнышко, – мягко возразил Клаус. – Я не думаю, что нам подходит буква «Ш». С какой стати Хэл держал бы Жака Сникета под буквой «Ш»?
– Ш-ш-ш, – продолжала настаивать Солнышко, показывая при этом на дверь. И тогда старшие Бодлеры сразу сообразили, что неправильно ее поняли. В другой раз Солнышко, говоря «ш-ш-ш», могла иметь в виду нечто вроде «Я думаю, стоит поискать нужный нам документ в проходе „Ш“». Но тут она, скорее, хотела сказать: «Тихо. По-моему, кто-то входит в проходную комнату хранилища документов».
И впрямь – Бодлеры замерли и услышали какие-то странные цокающие шажки, как будто кто-то ступал на очень тонких ходулях. Шаги приближались, приближались, затем прекратились. Дети затаили дыхание и услышали, что дверь в хранилище затряслась, словно кто-то пытался ее открыть.
– Может, это Хэл, – прошептала Вайолет. – Пытается отпереть дверь скрепкой.
– А может быть, Маттатиас, – шепнул Клаус. – Ищет нас.
– Сторож, – прошептала Солнышко.
– Не важно, – сказала Вайолет, – кто бы он ни был, скорее бежим к проходу «Ж».
Бодлеры на цыпочках прокрались к проходу «Ж» и быстро пошли по нему, читая этикетки на шкафах.
– Жабо[9] тире жаворонок.
– Жадность тире жажда.
– Это тут! – прошептал Клаус. – «Жак» должен быть рядом с «жакерией»[10] и «жалюзи».
– Будем надеяться, – проговорила Вайолет.
Дверь опять затряслась. Клаус поспешил выбрать ключ из связки и отпереть шкаф. Дети выдвинули верхний ящик в поисках слова «Жак». Насколько знала Вайолет, «жалюзи» означало шторы из пластинок на окнах. А «жакерия», насколько знал Клаус, означала крестьянские восстания во Франции в 1358 году. И опять-таки между этими словами нашлось еще много информации о Жаккаре, банкире Наполеона III, о говорящем попугае жако из лесов Экваториальной Африки, о жакете – короткой верхней женской одежде в талию, но Жака там не было.
– «Пожар»! – шепнул Клаус, закрывая и запирая шкаф. – Бежим к проходу «П»!
– И поскорее, – добавила Вайолет. – Похоже, кто-то пытается взломать замок.
И правда. Бодлеры на миг замерли и услышали негромкое царапанье в той стороне, где находилась дверь, как будто в скважину засунули что-то длинное и тонкое и пытаются отомкнуть замок. Вайолет знала еще с той поры, как они жили у Дяди Монти, что работа с отмычкой занимает довольно много времени, даже когда она сделана одним из лучших в мире изобретателей. Тем не менее дети постарались быстро, насколько это возможно на цыпочках, перебежать в проход «П».
– Пакость тире палаццо[11].
– Памятник тире паника.
– Парис[12] тире патология[13].
– Пейзаж тире перчатки.
– Пищик тире Последний день Помпеи[14].
– Здесь!
И опять Бодлеры подобрали соответствующий ключ, а потом соответствующий ящик и затем соответствующую папку. Что касается картины «Последний день Помпеи», то художник имел в виду извержение Везувия, в результате которого город Помпеи[15] оказался погребен под пеплом и лавой. Пищик – это такая дудочка, с помощью которой охотники приманивают птиц, и визгливый звук, раздававшийся за дверью, очень походил на писк дудочки. Дети лихорадочно искали слово «пожар», но между «пищиком» и «Последним днем Помпеи» не было ничего, имеющего отношение к пожару.
– Что нам делать? – спросила Вайолет, в то время как дверь опять затрясли. – Где еще он может стоять?
– Давайте подумаем, – сказал Клаус. – Что говорил Хэл про досье? Мы знаем, что оно касается Жака Сникета и пожара.
– Прем! – высказалась Солнышко. Означало это «Но мы уже смотрели на Сникета, на Жака и на Пожар».
– Должно быть что-то еще, – проговорила Вайолет. – Мы должны найти этот документ. В нем наверняка содержится важнейшая информация о Жаке Сникете и Г. П. В.
– И о нас, – добавил Клаус. – Не забывайте об этом.
Дети уставились друг на друга.
– Бодлеры! – прошептала Солнышко.
Без дальнейших разговоров сироты бросились к проходу «Б», пробежали мимо шкафа «бабочка – Бавария», «бактерия – балет» и «бамбук – Баскервиль»[16], остановились около «бат-мицва – борщ». Пока от дверей шел визжащий звук, Клаус перепробовал девять ключей, прежде чем отпер шкаф, и там, между еврейской церемонией совершеннолетия девочек и вкусным русским супом, дети нашли папку, помеченную «Бодлеры».
– Здесь, – сказал Клаус, вынимая ее из ящика трясущимися руками.
– Что там? Что там говорится? – в возбуждении спрашивала его Вайолет.
– Смотрите, – сказал Клаус, – снаружи есть примечание.
– Читай, – с отчаянием прошептала Солнышко, потому что дверь начала страшно сотрясаться на петлях. Видимо, попытки стоявшего за дверью потерпели неудачу.
Клаус приподнял папку повыше, чтобы прочесть при тусклом освещении: «Все тринадцать страниц сникетовского досье забраны из хранилища документов для официального расследования». Клаус поднял голову, и сквозь стекла его очков сестры увидели слезы.
– Вот когда, наверное, Хэл видел наши фотографии – когда вынимал документы и отдавал их для официального расследования. – Клаус уронил папку на пол и в полном отчаянии сел рядом. – Тут ничего нет.