И Степан выудил из-за спины корявую палочку с сучком. Вроде б как обычное древко, да больно сухое для этих двинских лесов-то.
– Ой, что это такое? – улыбнулась Олька и взяла подарок.
– Энто не простой батожок, а Беломорский. Окаменелое дерево, значит. Много тышш годов энтому диву. Молвят, вроде там дух северных рек таится. А знашь, что он умеет?
Засиверка старалась дышать тише, чтоб не пропустить ни единого слова Стёпки. Смотрела во все глаза и слушала во все уши.
– Могёшь спрашивать его о чём хошь, и бросать наземь. Ежели сучком вверх упадёт, значит, добро. А ежели вниз сучком – тогды отказ. Как вишь, отвечать батожок могёт токма «да» али «нет». Дак ты сама меня о чудушке просила ведь, всё в уме водила.
Обрадовалась Засиверка, засияли её чёрные глазёнки, принялась она обнимать да целовать друга своего оранжевого. Чуть не задушила.
– Ладно тебе баламонить, – замахал лапами Степан, – а первей испытай подарочек мой. Токма к Новому-то году уж ничего не проси. Не пойду взадь.
– Дак я поняла, Стёпка! Спасибо, дорогой мой.
Засиверка поднялась с бревна, ухватила Беломорский батожок двумя ручонками и загадывает: «Выберемся ли мы с мамой из этого леса?» Кинула перед собой батожок, а тот и упал, да вверх сучком.
– Нынче ворочаться нам пора, – сказал Степашка. – Сумрак приходит, надо успевать, покуда Лесное Око не закрылось.
– Какое ещё око? – удивилась Засиверка.
– Лесное Око, Хозяин леса Варлахти через него смотрит. И решает, кого впускать, кого выпускать. Коль опоздать, всю ночь блуждать здеся придётся.
Едва сказал это Степан, как тут же и растаял. И Засиверка услышала, как зовёт её мать:
– Олька, ты здесь? Чего так долго колупаешься? Опять в прострацию ушла… Ну! Дак поменяла ты носки-то?
– Поменяла…
– Ладно, айда в ту сторону! Бросай свои ветки. Я вроде слышала там шум машин…
Вот вдалеке потянулся смутный гул, и мать с дочерью вышли на трассу. Через километра три пути вдоль дороги забелел знакомый автобус.
С того дня Засиверка по важным вопросам советовалась с батожком. Девочку это веселило и воодушевляло, особенно тем, что батожок не врал никогда.
Однажды в начале зимы Засиверка обнаружила, что Степашки нигде нет. Встревожилась, чуть не плачет.
«Батожок-батожок, Степашка далеко?» – спросила Засиверка и кинула своего волшебного помощника на пол. Тот упал сучком вверх. Засиверка дальше вопросы задаёт:
«Батожок-батожок, Степашке нужна помощь?» – и вновь батожок упал вверх сучком. Долго ходила в раздумьях девочка, печалилась. На следующий день решилась Засиверка идти в лес искать своего мягкого друга. Ничего не сказав маме, она надела свои толстые пимы, застегнула короткую искусственную шубейку и прокралась на студёную улицу. Но куда же идти?
«Батожок-батожок, налево ли до лесу?» Волшебный подсказчик упал сучком вниз.
«Значит, направо», – решила Засиверка, но остановилась. «А может, прямо?» И снова кинула свой оракул наземь. Батожок указал, что прямо идти надо, и Засиверка пошагала. Робко, но прицельно.
На дорогах зеркалила наледь. Жухлые ржавые листья приморозило к асфальту, и оттого они хрустели под ногами. Ветер резко хлестал по лицу отважной путницы, но она не отчаивалась. А пришлось Засиверке идти аж на левый берег, через большой серый мост, вдоль безучастных машин и грохота поездов. Преодолев железное чудище, Засиверка опять оказалась перед выбором: направо или налево. Эту задачу она решила легко, и устремилась налево.
Долго шла Засиверка, уж день к исходу своему тянулся, воздух становился сизым, малиной в тумане маячил закат, а темнело нынче сразу после обеда. Занервничала девочка, но что поделать – надо идти. Идти по обочине вдоль дороги. Уже и тёмные волосы Засиверки от ветра влажного к щекам налипли, а сзади в сосули длинные сбились. Шерстяная шапка впивалась в лоб, и девочка то и дело тёрла его лохматой варежкой. По левую да по правую сторону лежали поля заснеженные, да лишь изредка ютились среди них небольшие домики и тропки хоженые, измятые. Пахло трассой и кочегаркой. В городе снега-то почти не было: раскатали шины да разнесли людские ноги. А здесь, за городом, зима уж заняла свой трон: всё запорошила. Как захотелось Засиверке зайти в один из этих милых домишек, особенно в такой, который курил, выпуская дымок к небу. До того сердешным он казался сейчас – едва не милее родного подъезда! Но не свернула Засиверка с дороги, упрямо шла к лесу.
И вот уж вдали затемнели ёлки. Да пробираться к ним оказалось непросто: пимы утопали в белоснежной шубе снега, и с каждым шагом Засиверка проваливалась всё глубже и глубже. Вот сугробы уж до колен поднялись, а вокруг ни тропинки, ни твёрдого настила…
Кое-как добралась Засиверка до первой ёли, обхватила её руками да привалилась рядом. Одно слово – Снегурочка. Но нет, всё ж нет, это была Засиверка. И волос-то у ней тёмный, и ноги-то задубели от налипшего снега, и в тепло-то ей хотелось, как никогда… Нет, определённо не Снегурочка…
Вот уж и сумерки ложатся поверх северных елей, кое-где в полях зажигаются огни-звёздочки, а Степашки сыскать-не сыскать. Глядит впереди себя Засиверка, да лишь глазами моргает. И видит: гнутая ель перед ней треснула пополам и раскололась на две части. Снег с веток поднялся да вскружился, спорошил Засиверку, а у ней аж душа от страха замерла.
Из расщелины той стал великан подниматься. Большой да стройный, словно сосна. У самого руки длинные, мохнатые, чуть не до земли, голова – будто пень рогатый, на нём глазищи зеленью сверкают. То поднялся сам Варлахти, хозяин здешних лесов. Тенью встал над лесом великан, взором цепким охватил округу да впился в путницу малую.
– Это ещё кто такая? – грянул голос с высоты деревьев, и Засиверка прижалась к ёлке.
– Я… я Олька, Засиверка
Девочка не могла поверить, что встретилась здесь с самим Варлахти. Про него ходили недобрые сказы, будто лишает он разума путников нахальных, а у иных, жадных до лесных даров, и последнее отнимает.
– Экось тебя занесло! Одна ты что ли? – прогудел Варлахти.
– Одна, – кивнула Засиверка.
– Гляди-ка, не боится и самого Хозяина Леса! – суровился великан. – И к чему сидишь тут, к чему морозишься?
– Я ищу зайца своего Стёпу. Он потерялся здесь.
– Степан твой без воротиши теперь. То не мои дела – сам Гандвик не пущщат его. Беломорье лютует, беснуется: требует взадь батожок волшебный. В нём дух живёт древний. Вроде Водяного, да только мощнее. Без него омелеют реки, вся земля двинская перекосится, не будет ни жизни, ни приладу.
– Так он у меня, батожок этот, с собой! – обрадовалась Засиверка и достала из кармана свою выручалочку. – Что, если вернуть его? Отпустят тогда Степашку?
Задули тут ветра, да полетели снега с небес, тьма-тьмущая спустилась на округу: сама полярная ночь в господство вошла.
– Та кто ж знат? Энто Гандвик решает, у него и вопрошать надобно, – просвистел вликан.
– А где же он, этот Гандвик? – в отчаяньи спросила Засиверка.
– Дак то Белое море само. Хошь – могу спровадить, мне оно не в упряжку. Всё равно таперча до рассвету не пущу тебя на дорогу-то людскую.
– Ладно, – вздохнула Засиверка.
Вдруг издалека донеслось уханье и эхом пролилось над елями. Вот звук совсем близко прокатился, захлопало что-то, вроде кто бельё выбивает. Глянула Засиверка – рядом с ней приземлилась пёстро-серая неясыть и снова ухнула. Такая большая, загадкой окутанная, глазищи чёрные в саму душу глядят.
– Даю тебе спровожатого – эту быструю совушку Шушельгу. Вихрем домчит тебя до Двинского залива, а там и к Гандвику докличешься. Неча тебе шататься тут по лесу: волк бы не попал. Съесть не съест, а уж выпугат! Потому хватайся за крепкие лапы Шушельги – и прощевай!
– Прощайте! Спасибо, Варлахти! – улыбнулась Засиверка.
Шушельга хлопнула крыльями над головой девочки, подскочила и на мгновение повисла в воздухе. Засиверка не растерялась – схватила её за лапы, и они вдвоём взметнулись над студёным неподвижным лесом. Обернулась Засиверка, да только и увидела, как исчез мохнатый великан в расщелине, как в сундуке, а ель сомкнулась в себе.