***
Князь в это утро сидел за столом в обеденном зале, листая газету. У него было отвратное настроение, и его нетронутый завтрак лучше всего свидетельствовал об этом.
Князь пребывал в полнейшем одиночестве, не считая двух лакеев, что сливались со стеной. Но его уединение было нарушено.
Сначала появился резкий запах лимона, а после перед глазами князя возникло «недоразумение, выдающее себя за женщину» – так князь мысленно окрестил графиню Валевскую.
Влад на самый краткий миг поднял на графиню взгляд и, уткнувшись обратно в газету, пробубнил что-то вроде приветствия.
– Доброе утро, графиня. Аромат лимонов предупреждает ваше появление.
Мари, полностью игнорируя отвратное поведение князя, расплылась в дружеской улыбке.
– И вам, ваша светлость, доброго утра. Благодарю вас, я спала хорошо и вчерашний день ничуть не утомил меня.
– Ну что вы, не вставайте, не утруждайте себя, – продолжала графиня. – Как молодой девице на выданье усвоить элементарные правила этикета, если их ни во что не ставит её же отец?! Прекрасный пример вы подаёте…
– Кити здесь нет, – проворчал князь
– Я здесь, отец, – послышался звенящий голосок Кити.
Появление Кити в обеденном зале осталось незамеченным и князем, и графиней. Один был увлечён чтением газеты, а другая стояла к Кити спиной. И теперь, всплеснув руками в радостном приветствии, Мари обняла и поцеловала свою подопечную.
Князь отложил наконец свою газету и поднялся с места.
– Доброе утро, mon cherry, как твой сон?
Кити подошла к отцу, и он запечатлел на её щеке легкий поцелуй.
– Спасибо, отец, честно признаться: я спала плохо.
Князь помог дочери присесть за стол, а за графиней поухаживал лакей. Мари, поблагодарив его надменным кивком, обратилась к Кити:
– А что тревожило тебя, дорогая?
– Я всю ночь думала об одной вещи.
Кити опустила глаза и, сделав глоток воды, продолжила:
– Какими же мы – дети – можем быть неблагодарными существами. Мы можем не видеть и не замечать всех усилий, которые наши родители прилагают. Мы с лёгкостью принимаем все блага от наших родителей как данность. Но случись что-то не по-нашему, мы тут же это замечаем и выказываем своё недовольство. Посему я сделала для себя неутешительный вывод… – Кити подняла полные слез глаза на своего отца. – …Все дети – эгоисты. Вonjour, papa.
– Bonjour, mon coeur, – с нежной улыбкой произнёс князь.
В этот момент Мари, сама не ожидая того, залюбовалась князем. Она впервые отметила для себя его черты как весьма впечатляющие. Такая улыбка преобразила лицо князя. От глаз разбегались лучики морщинок, и взгляд из сурового превратился в мальчишеский. Всегда плотно сжатые губы теперь стали живыми и…
Мари поверить не могла в свои мысли. Она сейчас размышляла о губах князя. Точнее, о нижней губе, она была пухлее и больше.
Мари усердно моргнула пару раз, чтобы прогнать ненужные мысли. Хуже всего было то, что она потеряла суть разговора и не понимала, о чём сейчас речь.
– …столько знакомств. И я так давно не видела Анну Лихонину, я была рада её повидать, – долетели до Мари слова Кити. – А как вам, графиня?
Мари долго смотрела на Кити, пытаясь по её выражению угадать, о чём же идёт речь, но, так ничего и не поняв, кивнула головой.
– Весьма впечатляюще…
– Что же вас «весьма впечатлило», графиня? – впервые обратился к графине князь.
Мари сделала глубокий вдох, так как симпатия к этому человеку вновь уступала место раздражению.
– Меня впечатлили вокальные данные и их подача артиста, что вчера выступал в Имперском театре.
– На мой взгляд, ничего особенного в этом Соловье нет, – как бы с безразличием заметила Кити.
– Я ему передам твоё разочарование, – вновь улыбнувшись, заговорщически сказал князь.
– Уж будьте любезны, papa.
Кити также ехидно улыбнулась отцу в ответ.
***
В кухне Ольденбургского поместья стояла духота. Жар от печи дополняло весенние солнце, и духота была почти невыносимой.
Кухарка Неёла Ануфриевна открыла настежь двери во двор и, прислонившись к косяку, стала обмахивать себя передником.
– Ты сейчас тесто поставь, а я рыбой займусь. Подготовим к обеду все, и поди отдохни, погуляй… погода сегодня хорошущая…
Служанка Настасья послушно кивнула и тяжело поднялась со скамьи. Держась одной рукой за поясницу, а другой опираясь о стол, Настасья тяжело, как большой корабль, подалась вперёд. Увидев стоящего в дверях Гордея, Настасья замерла и попыталась руками прикрыть свой живот, что было уже невозможно. Восьмой месяц беременности выдавал её с головой.
Настасья кивнула управляющему Гордею и поплыла к разделочному столу.
Гордей, оценив её надменным взглядом, перевёл своё внимание на кухарку, которая уже вовсю разделывала рыбу.
– Неёла Ануфриевна, до какой поры это будет продолжаться?
– До известной поры, Гордеюшка. Или тебе невдомек? – улыбнулась кухарка
– Обременённость мешает ей работать.
Кухарка одним махом отсекла рыбью голову и воткнула нож в деревянный стол, затем медленно и спокойно с улыбкой посмотрела на управляющего.
– Ну, господа покуда всем довольны, не жалуются. А значит, справляемся как-то. Ты не ворчи, что там почтовый привёз? Есть что для меня? – переменила тему Ануфриевна.
– Есть, – благодетельно произнёс Гордей и протянул маленький клочок бумаги, сложенный пополам.
– Ах, голубчик мой, – отирая руки о передник, выхватила письмо Неёла. – Не забывает мать, мой золотой! Благодарю, Гордей, так ждала письмеца.
Развернув письмо, кухарка ласковым взглядом пробежала по строкам и, налюбовавшись, обратилась с той же лаской к Гордею:
– Гордеюшка, прочти письмецо… сделай милость.
Улыбнувшись ей с деловитой важностью, Гордей взял письмо и, прочистив горло, не произнёс ни звука, только было видно, как зрачки его цепляются за строки, а улыбка меркнет.
Неёла Ануфриевна, замерев в ожидании на скамье, всматривалась в лицо управляющего, чтобы уловить хоть что-то из письма сына. Неуверенно улыбнувшись, она аккуратно поинтересовалась:
– Вести-то хоть добрые?
Наконец, не выдержав, она подскочила с места.
– Да вымолви хоть слово, что? Что там?
Гордей с полным отчаянием посмотрел на Неёлу и медленно стал двигаться в её сторону.
– Неёла… Неёлушка…
– Что? Что ты говоришь мне?
Слёзы безудержно катились по щекам старой женщины.
– Живой? Что, живой?! – всхлипнула она.
***
Самое дорогое, что было в существовании князя, это была его дочь. Он смотрел, как Кити, щурясь на солнце, собирала первые одуванчики. И эти первые цветы приносили ей счастье. Князь всегда смотрел на дочь и удивлялся, как этот человек может радоваться простым вещам. Только через свою Кити он мог принимать этот мир, и даже эти первые весенние цветы могли его радовать.
Кити подошла к отцу и взяла его под руку. Она запрокинула голову, подставляя лицо солнечному свету.
Князь вновь залюбовался ей.
– Прости меня. Я должен был тебя предупредить, но это была не моя тайна.
Кити наигранно вздрогнула от неприятной мысли.
– Щербатский – Соловей. Уму непостижимо.
– Помнишь, мою… приятельницу Лили Керн?
Кити взглянула прямо в глаза отца и многозначительно приподняла бровь.
– Я её помню.
– Она потеряла голос перед выходом. И чтобы поддержать её и засвидетельствовать своё почтение, мы с Щербатским пришли к ней в артистическую уборную.
Кити приподняла и вторую бровь, чуть охнув.
– Не нужно на меня так смотреть, Кити. Именно поэтому я довольно долго скрывал от тебя.. и раз уж мы наконец дошли и до этой темы, то позволь мне быть с тобой откровенным.
– Конечно, отец, – ободряюще кивнула она.
– Естественно, как ты понимаешь, трезвы мы не были. Лили и я уговорили Щербатского в качестве забавы-эксперимента выйти вместо Лили. Это был просто порыв веселья, дурацкая забава. Я долго размышлял, и вот что я понял… Никакие материальные блага не заменят тебе момента удовольствия жизни.