Воззвать к жалости или к совести, в конце концов!
Любовь к нему заливала ее сердце и душу, как расплавленный горячий свинец, который в детстве они плавили во дворе в пустой жестянке от консервов.
Всю жизнь она прожила рядом с ним. Да-да, именно рядом! И это казалось ей самым главным и значимым.
А он… Он не то чтобы не заметил всего этого…
Ему было на нее плевать! И в конце концов он решил ее сосватать. Сват и советчик! И это человек, в котором не было ни грамма пошлости! Никогда в жизни она не чувствовала такой обиды и боли. Ей казалось, что ее растоптали, унизили, оскорбили.
Ей захотелось догнать его и выкрикнуть – пусть слышат другие! – что-нибудь злое, ужасное, страшное – про ту их единственную ночь, про их общую дочь – пусть все узнают! И пусть «слабенькая» Верочка наконец потеряет покой!
Мария в изнеможении опустилась на стул и закрыла лицо руками. Спустя время она тяжело поднялась, бросила в сумку свои вещи – чашку с чайной ложкой, халат и тапочки – и медленно побрела к выходу. По дороге, у приемного отделения, вот, господи, испытание, ей снова попался Доктор.
– Маша, куда вы? – удивленно спросил он, взглянув на часы. До окончания дежурства оставалось еще три часа.
Она прошла мимо него, не взглянув в его сторону и не ответив на вопрос.
А если бы обернулась, увидела бы, что он застыл, словно соляной столб.
Она медленно шла домой, не видя никого вокруг и не замечая, как дождь хлещет ее по лицу и что туфли полны воды. Зайдя в квартиру, в первый раз она не подумала о том, какое же это счастье – отпереть входную дверь и вдохнуть запах родного дома. Она скинула туфли и плащ и, не умывшись, как подкошенная рухнула в неразобранную постель.
Люська тормошила ее за плечо.
– Мам, ну мам! Ты что, заболела? Пойдем обедать, мам!
Она присела на кровать матери и, видя, что мать не отвечает и даже не открывает глаза, горько заплакала.
– Что ревешь? – спросила Мария и тяжело сползла с кровати.
Побрела на кухню, достала из холодильника суп и поставила его на плиту.
Испуганная Люська сидела на табуретке и смотрела на мать.
Они молча пообедали, Мария помыла посуду и снова легла в постель.
Люська включила телевизор и кидала на мать тревожные взгляды. Мария смотрела в потолок и молчала.
Наутро она не поднялась как обычно и не стала собираться на работу.
– Может, врача? Позвоню в больницу? – осторожно спросила Люська.
Мария недобро усмехнулась.
– Не нужно врача. Хватит. Отлечились.
Потом села за стол и достала лист белой бумаги. Быстро, без раздумий написала что-то и протянула лист дочери.
– Сбегай в больницу и передай! – жестко сказала она. – Отдай этому… – тут Мария запнулась. – …главврачу.
Люська растерянно глянула на бумагу:
– «Прошу отпустить меня в отпуск по собственному желанию», – вслух прочитала она и уставилась на мать. – Это что, мам?
Мария равнодушно пожала плечом.
– Заявление. Что, не видишь? Отнеси, – повторила она и отвернулась.
Люська кивнула, с тоской посмотрела на улицу, где снова лил сумасшедший дождь, и со вздохом стала натягивать резиновые сапоги и курточку.
Открыв дверь, она, запнувшись, посмотрела на мать.
– Мам! А ты хорошо подумала? Какой отпуск? Сейчас? Мы же с тобой в Питер собирались, мам! Ты же мне обещала! – осторожно и тихо спросила она.
Мария строго посмотрела на дочь и уверенно повторила:
– Иди, Люсь! Я кому сказала!
Она села у окна и стала смотреть, как крупные и тяжелые капли со стуком ударяются и медленно сползают по стеклу.