– Расскажи это Персею и Андромеде. Там, на небесах, они бессмертны.
Я фыркаю в ответ.
– Но они уже нереальны.
Дэр пристально смотрит на меня с явным желанием объяснить свое видение, и внезапно я понимаю, что совершенно неожиданно для нас обоих мы заговорили о любви, но сразу же перескочили на тему смерти. Я пытаюсь снова перевести это в диалог.
– Извини, мне кажется, это издержки того места, где я живу. Смерть единственная константа там.
– Смерть огромна, – заявляет Дэр. – Но есть вещи еще больше. Если их нет, то все это зря. В таком случае жизнь ничего не стоит. Незачем познавать жизнь с разных сторон, пытаться пользоваться шансами и все в таком духе. Получается, что все это – просто мусор, которому суждено исчезнуть в конце.
Я пожимаю плечами и смотрю в сторону.
– Прости. Я верю в правило «здесь и сейчас». Это все, что мы можем знать наверняка и на что можем рассчитывать. И нет, мне не нравится думать про конец.
Дэр все еще меланхолично смотрит в небо.
– Ты сегодня какая-то пессимистичная, мой цветок Каллы.
Я тяжело сглатываю, потому что теперь мне кажется, что я выгляжу, как стерва. Уставший от жизни, уродливый человек, у которого внутри осталась только горечь.
– Моя мама умерла несколько недель назад, – говорю я, и собственные слова режут ножом по сердцу. – Мне все еще тяжело говорить об этом.
Он замолкает и кивает, как будто теперь все для него встало на свои места, словно ему жаль, как и всем остальным, кто об этом.
– А, теперь понял. Прости. Не хотел вскрывать твою рану.
Я встряхиваю головой и направляю взгляд в сторону, потому что чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, это меня смущает. О боже! Смогу ли я вообще когда-то думать об этом без слез.
– Все нормально. Ты же не знал, – отвечаю я. – И ты прав. Возможно, я стерва. Всю жизнь окруженная смертью со всех сторон… Полагаю, это делает меня уродливой.
Дэр пристально изучает меня, его глаза блестят в свете нашего самодельного факела, который отбрасывает свои фиолетовые блики в их бездонные черные глубины.
– Ты не уродлива, – говорит он голосом, от которого все внутри меня сжимается. – Во всяком случае, в долгосрочной перспективе.
Его слова заставляют меня потерять цепь мыслей. Потому что то, как он смотрит на меня сейчас… Словно я красивая, словно он знает меня, хотя я всего лишь Калла и на самом деле мы знакомы совсем недавно.
– Прости меня, я излишне эмоциональная сегодня, – предупреждаю я. – Это не мое обычное настроение. Просто… Много чего произошло за последнее время.
– Я вижу, – отвечает он тихо. – Я могу тебе чем-то помочь?
Мне хочется, чтобы он снова назвал меня цветком Каллы, потому что, кажется, это нас сближает, создает между нами тайную связь. От этого я чувствую себя немного лучше. Но отрицательно мотаю головой.
– Я бы хотела этого. Но нет.
Он улыбается.
– Хорошо. Могу я хотя бы проводить тебя домой?
Мое сердце пропускает пару ударов, но при мысли, что придется снова столкнуться лицом к лицу с Финном, мне становится неуютно. Поэтому я снова качаю головой.
– Не думаю, что я готова вернуться домой, – сочувственно отвечаю я, потому что такова правда.
Он пожимает плечами.
– Хорошо. Я подожду, пока ты будешь готова.
Мое сердце отдается громовыми ударами в ушах, а я притворяюсь, что все это не приводит меня в дрожь. Мы сидим так близко друг к другу, что я могу ощущать тепло, исходящее от его тела. Так близко, что в какую сторону он бы ни двинулся, его плечо нежно касается моего. Мне кажется странным, что такие мелочи доставляют мне удовольствие: случайные прикосновения, тепло тела.
И тем не менее это так.
Мы сидим так около часа.
В тишине.
Глядя на плещущийся океан, на бездонное небо, усеянное звездами.
Мне ни с кем не было настолько комфортно до этого дня, даже тишина не казалась мне гнетущей. Я не чувствовала себя так хорошо ни с кем, только с Финном. До сегодняшней ночи.
– Ты знал, что итальянская серийная убийца Монарда Чианчулли была известна тем, что готовила из своих жертв угощения к чаю и скармливала их гостям? – спрашиваю я, хотя мои мысли все еще витают где-то далеко, а взгляд направлен на гладкую поверхность океана.
– Нет, потому что это довольно странный факт для запоминания, – моментально отвечает Дэр, даже не взяв паузу на размышления и нисколько не удивившись вопросу.
Я чувствую, как внутри меня начинает пениться желание расхохотаться, оно вот-вот взорвется и вырвется наружу.
– Согласна. Это и правда так.
На самом деле этим фактом поделился со мной вчера мой брат.
Дэр улыбается.
– Уверен, я использую это на следующей вечеринке, куда меня пригласят.
На этот раз я не могу сдержать улыбку.
– Уверена, это вызовет бурный интерес.
Он усмехается.
– Это, совершенно точно, хорошее начало разговора.
Я хочу, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, возможно, целую вечность, поэтому стараюсь не двигаться. Несмотря на то, что сырой песок попал мне под джинсы и теперь ноги совсем промокли.
Но как бы то ни было, я мечтаю, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Тьма становится настолько густой, что почти поглощает нас. Уже совсем поздно.
Я вздыхаю.
– Мне нужно возвращаться.
– Хорошо, – под покровом ночи его голос кажется еще более низким, а еще, хоть я и не могу знать этого наверняка, мне слышится в нем разочарование.
Может, ему тоже хочется задержаться здесь подольше?
Он помогает мне подняться на ноги, а потом продолжает держать свою ладонь на моей руке, пока мы проходим через плавучий лес, сквозь воду приливов, назад к тропинке. Это то самое, чего женщины обычно ожидают от мужчин. Это некое джентльменство, нечто, позаимствованное у рыцарей, и внизу моего живота назревает взрыв, потому что это кажется мне очень душевным, личным и сексуальным.
Когда мы подходим к дому, он убирает свою руку, и я мгновенно осознаю, как сильно мне не хватает его тепла.
Он смотрит на меня сверху вниз, и в его глазах пляшет тысяча искорок, за каждой из которых скрыт некий смысл, который мне не терпится разгадать.
– Спокойной ночи, Калла. Надеюсь, тебе лучше.
– Мне лучше, – тихонько отвечаю я.
И когда я поднимаюсь ко входу по ступенькам, я осознаю, что это действительно так.
Впервые за шесть недель.
8
Octo
Финн
ПрыгайПрыгайПрыгайПрыгайПрыгайПрыгайТыЧертовТрусПрыгай.
– Эй, – из дверного проема нежно раздается голос Каллы.
Я отшатываюсь от открытого окна, словно рамы внезапно оказались охвачены языками пламени. Я видел, как Калла поднималась к дому вместе с ним, но я не успел осознать, как она вошла внутрь.
– Эй… – неуверенно бормочу я, пытаясь выключить голоса, которые выкрикивают свои издевки. – Ты рано. Все еще злишься на меня?
Сестра садится на мою кровать, подкладывая под себя руки. Она выжидающе смотрит на меня.
– Нет. Просто переживаю за тебя. Знаешь, почему?
Я знаю. Из-за моего дневника. А еще я точно знаю, что она все еще не сдала меня нашему отцу. Потому что она знает, чего я боюсь сильнее всего… Это страх быть пойманным и запертым.
ТыЗаслуживаешьСидетьНаЦепиЦепиЦепиЦепи.
Я скалю зубы.
– Не беспокойся, Калла. У меня все под контролем.
Ее вздох настолько прерывистый, что даже со своего места я могу расслышать это.
– В этом все дело. Я ничего не рассказала отцу о том, что прочитала, потому что решила взять на себя всю ответственность за твое состояние. За то, что ты всегда будешь в безопасности. За то, что тебе со временем станет лучше. И если я не смогу быть рядом с тобой постоянно, значит, все взлетает на воздух, и вся вина ложится на меня. Я не хочу жить с постоянным чувством вины. На мне уже лежит достаточно груза.
Я чувствую внутри себя твердую настойчивость, когда вижу, насколько она взволнована.
– Калла, мамина авария случилась не по твоей вине. Ты сама это знаешь.
Ее глаза блестят от влаги, когда она смотрит на меня.