— Так себе, — сказал Дени. — А с латынью неплохо.
— А как хор?
— Тоже в порядке. Будем петь в церкви Святого Иосифа в воскресенье утром.
— Очень хорошо, я, наверное, приду вас послушать.
Дени проглотил печенье и улыбнулся, поднимаясь со стула.
— Пойду к себе, — сказал он, — нужно закончить уроки.
— Иди, мой дорогой.
Он ушел. Мать, как будто удивленная, пребывала в задумчивости.
— И правда, — сказала она через минуту. — Я недостаточно внимательна к нему. Он действительно говорит совсем иначе. Словно перенял чью-то манеру. Надеюсь, он ничем не болен.
— В этом возрасте, — сказала тетя, — нужно следить за их здоровьем. Это трудный период.
— Да, — сказала мадам Летеран, — буду давать ему сироп, это его поддержит.
Тема была закрыта.
В середине марта немцы заняли одну из школьных построек. Ту, где размещалась столовая. Теперь ученики должны были обедать в бывшем классе для самостоятельных занятий. Когда они спускались вниз, то не смотрели на солдат в униформе. На переменах рассказывали друг другу страшные истории о жестокости немцев. Лучшим рассказчиком был Косонье. Он знал великое множество таких историй, и его ежедневно просили пересказывать их снова и снова. Но солдаты, разместившиеся в школе, вовсе не казались такими кровожадными, как немцы в этих историях. Перед тем, как пойти на перемену, Дени наблюдал за ними из окна класса. Немцы разговаривали, собравшись небольшой группой на пороге занятого ими здания. На них были рубашки с короткими рукавами, на ногах — сапоги, в которых им, должно быть, было жарко. Над воротами школы развевался флаг со свастикой.
— Мерзкие боши! — шептал Дени.
Он лично ничего не имел против этих парней. То, что они обосновались в школе, было для учеников развлечением. За это солдат следовало поблагодарить. Они никому не докучали, оставались в своем здании. Но Дени помнил то, что говорил отец за столом, послушав радио из Лондона. Он уверял, что американцы и русские скоро освободят Францию. С англичанами вдобавок. Боши больше не будут болтаться по улицам, торчать в барах с нашими девушками. Боши уйдут, и Франция будет свободна, как в старые добрые времена. И тогда наступит мир. Ну и что? Каким будет этот мир? Дени казалось, что военное время было всегда. И в этой войне он не видел ничего раздражающего, разве что мама слишком много говорила о ценах на черном рынке. К черту войну, убеждал себе Дени, война — это занятие для взрослых. Пусть сами и выпутываются. И он спускался в шеренге учеников, стараясь, как и остальные, не смотреть на солдат.
В конце месяца тех немцев, что занимали помещение столовой, сменили другие.
— Кто знает, куда делись прежние? — спросил Пьеро.
— Представления не имею, — сказал Дени. — Делись куда-то.
— Они отправились в Россию, чтобы их там убили, — сказал Рамон, — им это пойдет на пользу. Вот именно — они отправились туда, чтобы их убили.
Дени чувствовал, что здесь что-то не стыкуется. Война сводится к убийствам, а сестра Клотильда думает, что неважно, боши они или нет, — ей будет жалко, если их убьют. Но сам он так думать не мог. Боши были врагами. Совсем не жалко, если их убьют, даже лучше, если убьют. Отец без конца это повторял.
И Дени, испытывая неловкость за свои чувства, старался думать о другом.
У сестры Клотильды не было неусидчивых учениц. Девушкам в ее классе было от пятнадцати до семнадцати лет.
Она проводила занятия, а затем помогала другим монахиням выполнять небольшие работы по пансиону. Но мысли о мальчике то и дело отвлекали ее от начатого занятия.