– Как вы все поняли, – Олендорф подошёл к нему и встал рядом, – точкой вашего назначения является 1912-й год. Вы отправляетесь к себе на родину, в ваш родной город, Чугуев, но в прошлое. В связи с этим, я хотел бы попросить всех проявить сознательность и не пытаться дезертировать, если у вас вдруг начнётся ностальгия, или нечто подобное. Путешествия во времени имеют свои последствия и если кто-то из вас решит бежать, или спрятаться в прошлом, тот скоро поймёт, насколько это опасно и для него самого, и для его близких!
Олендорф достал почти плоский предмет похожий на портсигар и показал всем.
– Это телепортатор. Он будет находиться у командира группы, группенфюрера Бориса Штейфона. Все остальные будет связаны с ним посредством радиомаяка. Командиру группы, будут даны инструкции как и при каких обстоятельствах вы должны будете вернуться назад. И если кто-то не понял, я ещё раз объясняю, что у фюрера достаточно таких приборов, чтобы перебросить в прошлое столько групп, сколько нужно, для поимки или ликвидации дезертиров…
– Я не ослышался, Боря, речь идёт о путешествии во времени? – тихо спросил у Штейфона Подольский.
– Именно, Александр Сергеевич, – так же тихо ответил ему Штейфон.
– У них разработки инженера Полежаева? – снова спросил Подольский.
– Полежаева? – переспросил Штейфон, – мы за ним отправляемся, Александр Сергеевич…
Глава 7
РОССИЯ; ХАРЬКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ; ЧУГУЕВ; ФЕВРАЛЬ 1912 ГОДА
– Осторожнее, осторожнее! – не-то умолял, не-то прикрикивал пристав на юнкеров, которых прислал полковник Фиалковский, чтобы те помогли вывезти всё найденное в подвале дома инженера Полежаева.
Ящики и контейнер подняли из погреба и погрузив на сани, под конвоем увозили в училище. Дольше всего поднимали контейнер. Его, как оказалось, два юнкера не смогли даже сдвинуть с места. Потом в дело включился юнкер Авилов, местный здоровяк под два метра ростом, бывший вдвое шире своих одногодок. «Бочонок» взвалили ему на спину. Авилов покраснел, закряхтел, но виду не подал. Двое поддерживали бочонок у него на спине, а ещё двое придерживали самого Авилова. Так и понесли к саням. То-ли «бочонок», то-ли Авилова вместе с «бочонком».
– Не вздумайте мне швырять! Души Богу отдадим, коли уроните! – крикнул вслед Калашников.
– Не замай… – ответил ему кряхтя Авилов и медленно опустил контейнер на сани.
– Буду считать, что сегодня штангу таскал, господа, – пошутил он и улыбнулся товарищам.
Потом прыгнул на сани сам и Калашников махнул извозчику, чтобы тот трогал.
– Что местным сказать? – подошёл Калашников к Виктору, глядевшему вслед уезжавшим на санях находкам.
– Главное местным бабам не говорите, что вывозили что-то ценное. Они тогда разнесут этот дом по кирпичикам, – ответил Виктор.
– Что верно то верно, – согласился Калашников и так же посмотрел на скрывающиеся за поворотом сани.
– Что дальше? – спросил Калашников.
– Едем в училище, – ответил Виктор, – проверим, чтобы их определили под надёжный караул и потом проведаю купчиху Минаеву.
– А что Минаева? Приглашала в гости? – усмехнулся Калашников.
– Обещался быть до обеда, – сказал Виктор как-то равнодушно.
– Ну, уж коли купчиха Минаева жаждет Вас видеть, господин полковник, – ответил Калашников с усмешкой, – то стало быть чем-то Ваша персона её заинтриговала. Сия вдовушка ой какая не простая, хотя с виду может показаться душевной дамой. Где-то Вы ходите рядом с её интересом и она видать не хочет, чтобы разрушили Вы её идиллию.
– Идиллию? – не понял Виктор, – какую идиллию?
– А Вы загляните в местную клинику, к Фридриху Францевичу, – ответил Калашников, – это там где аптека, на перекрёстке у Базарной площади и Соборной улицы. Только не спрашивайте его в лоб. Он человек недоверчивый сам по себе. А так, поговорите о жизни, да о том о сём. А там глядишь, и я пригожусь!
Калашников улыбнулся и взял под козырёк.
– Жду интересных рассказов о чаепитии у купчихи Минаевой.
– К обеду увидимся, – ответил Виктор, так же взяв под козырёк.
Калашников направился к себе в околоток.
Виктор закурил, подумал и вспомнил, что последнее время у него сильно крутят суставы на ногах…
– Да, а к Фридриху Францевичу мне не мешало бы… – сказал сам себе Виктор.
Тем временем, в училище уже разгружали прибывшие сани…
– Аккуратнее, аккуратнее господа! – прикрикивал на юнкеров офицер, глядя на то, как они заносят ящики и непонятный металлический бочонок, слишком тяжёлый для своего размера, и тянут их на цокольный этаж, – его высокоблагородие вас явно не похвалит, если вы оброните один из них! Тут гауптвахтой не отделаетесь!
– Да не надрывайтесь, ваше благородие, – шутил в ответ один юнкер кивая на второго, – Авилов один нас троих стоит! Он тайком по вечерам в гимнастическом зале гири тягает!
Раздался дружный смех юнкеров.
Авилов, хотя и крепкий здоровяк семнадцати лет от роду, покраснел и отвернулся, делая вид что смех его не касается и что «бочонок» вовсе и не такой уж тяжёлый.
– А ну отставить смеяться! – приказал офицер, – давай сноси вниз и доложитесь капитану Подольскому, как приказал господин полковник!
– Есть, ваше благородие, – обиженно ответил юнкер, заворачивая на лестницу ведущую на цоколь.
Внизу их ждал немолодой капитан, из отставных. Низ его капитанского погона был пересечён толстой «шпалой», говорящей о том, что уволен он был почётно, с правом ношения мундира.
– И что вы привезли, господа юнкера?
– Куда ставить? – посмотрел на него тот самый юнкер, который шутил с офицером, – уж больно тяжёлые, Александр Сергеевич.
– В этих стенах, господин юнкер, я Вам не Александр Сергеевич, а ваше благородие, – ответил отставной капитан, – а ящики заносите в подземелье и оставайтесь на карауле в лаборатории. Авилова пропустите вперёд. У него, как я понимаю, самый тяжкий груз.
– Ну мы не завтракали! – начал было юнкер.
– … а я распоряжусь о вашем завтраке, – прервал его капитан и направился наверх.
Подземелье, это была небольшая дверь за которой начинался длинный коридор подземного хода. О нём ходило много слухов, рассказывали целые легенды о спрятанных там кладах и сокровищах, но военные понимали его так, как он изначально был задуман. Тут хранили оружие и боевые знамёна. И сейчас, их хранителем, единственным хранителем, единственных настоящих сокровищ, был Александр Сергеевич Подольский, отставной капитан и преподаватель физики в юнкерском училище.
Юнкера, все кроме здоровяка Авилова, ругаясь и тихо возмущаясь занесли ящики в подземелье. Выйдя оттуда, заперли вход, скинули шинели и устроились тут же, в большой комнате на цокольном этаже. Эту комнату Подольский именовал лабораторией.
Здесь было много интересного. Но трогать приборы Подольский никому не разрешал. Поэтому, юнкерам только оставалось глазеть на стрелочки, магнитики, такие же магнитные, только огромные, диски и на то как Авилов, подцепив винтовку на плечо, молча чеканит шаги из угла в угол.
Так прошло полчаса.
– Присел бы, – кивнул Авилову один из юнкеров.
– Я сегодня в гимнастический зал собирался, – проворчал в ответ Авилов.
– Вот тебе и гимнастический зал, – усмехнулся юнкер.
– Тебе, Григорьев, только смешки да шуточки, – остановился Авилов глянув на товарища, – да ещё о девках романсы попеть. А мне заниматься надо. Я хочу Поддубного превзойти.
– Это какого Поддубного? Нашего Ваньку? – рассмеялись юнкера, – да он от горшка два вершка!
– Не нашего Ваньку, – нахмурился Авилов, поняв, что над ним смеются, – а великого гимнаста Ивана Поддубного! А наш Ванька вам не Ванька, а вице-унтер-офицер и командир нашего взвода!
Он ещё постоял, послушал тихие ухмылки друзей и снова начал ходить из угла в угол.
– Ну раз целого тебя поставили, – парировал ему Григорьев, – то стало быть нечто ценное обнаружили в том доме.