О том, что послужило причиной сему вопиющему происшествию, Шульц старался не думать.
А вот убиенная горничная княгини, обнаруженная ими в присутствии механического пианино, весьма шустрого, к слову говоря, заняло измышления Петра Ивановича на добрых несколько минут. И мысли были по большей части не о несчастной, вывалившейся из шкапа прямо к ним с Оболенской под ноги, а о кованом агрегате с каким-никаким интеллектом. Нет, Шульц и ранее видел подобные изобретения, но свести с ними настолько близкое знакомство ему ещё не представлялось. Глазея на пианино и ожидая, когда Настасья Павловна сменит платье на более приличествующее, Шульц молчал. Молчала и железная громадина, стыдливо переминающаяся с ножки на ножку.
– Я иду с вами! – заявила Оболенская, едва покинула гримёрную, чем вызвала восторг лейб-квора, смешанный с желанием немедля встряхнуть докучливую девицу и отправить её восвояси. Но не успел он выразить и сотой доли того, что владело им каждый раз, когда он был близко к Настасье Павловне, как всё его чутьё буквально возопило, что он находится на расстоянии мгновения от того, чтобы изловить преступника. И раздавшийся смех, всего в метре от Шульца и Оболенской, был тому явною уликой.
«Дежавю!», – подумалось лейб-квору, когда они с Настасьей Павловной помчались туда, куда, по их разумению, устремился злодей, уже отправивший к пращурам несколько невинных душ. Только на этот раз их забег не был настолько бесцельным, ибо оказались они прямиком на сцене, где уже шёл новый акт представления.
Замерев на месте от неожиданности, Шульц быстро составил представление о своей диспозиции. Итак, положение у них с Оболенской имелось весьма выгодное. Ложа княгини располагалась прямо перед сценою, и можно было присмотреть за Её Высочеством самолично. А с тем, что теперь им предстояло теперь как-то выкручиваться, Пётр Иванович должен был управиться в два счёта. Этому агентов учили едва ли не с младых ногтей.
– Когда под лодкою мы с вами возлежали, воспламенился я и весь горю!
Пропев сии слова, Шульц крутанулся вокруг собственной оси, зорко оглядывая зрительный зал. На Оболенскую он старался не смотреть, ибо только что невольно сознался в том, что не давало ему покою с самого утра. Оркестр продолжал играть, зрители внимательнейшим образом наблюдали за событиями на сцене, и даже в ложе княгини, что просматривалась с места Шульца, как на ладони, и Её Высочество, и соглядатаи полностью сосредоточились на представлении.
– Ах, что же сразу не признались в этом?
– Зачем же сразу, если нынче говорю?
Весьма недурственно получилось, решил Пётр Иванович, хаотично двигаясь меж декораций. Оболенская следовала за ним, пытаясь не отставать и вышагивать аккуратно супротив. Ну, или позади, в зависимости от того, поворачивался ли кругом Шульц или же нет.
– Признанье ваше мне ночами сниться будет!
– Поверьте, милочка, от вас – да не убудет.
Краем глаза лейб-квор успел заметить какое-то движение за кулисами, посему, схватив Настасью Павловну за руки, он сделал то, что позволило ему закончить сцену весьма эффектно: впившись в манящие с того самого мгновения, как Настасья Павловна свалилась на него с дерева, уста, лейб-квор сорвал аплодисменты зала и, привлекши девицу к себе крепче, шепнул:
– Здесь небезопасно, советую вам покинуть «Розу», с остальным управлюсь сам.
Шульц осознавал, насколько в этом его «советую» сокрыто много всего. От желания умолять Оболенскую немедля испариться до потребности, чтобы она осталась рядом. И видя в глазах её решимость, протест и согласие, не уставал поражаться смелости этой удивительной девицы.
– Я иду с вами, – на этот раз тише повторила Настасья Павловна, то ли растерявшись от его фривольного поведения, то ли понизив голос почти до шёпота, чтобы их никто не расслышал. И добавила увереннее: – Я иду с вами!
– Чёрт с вами снова, – не сдержался Шульц, злясь прежде всего на самого себя за неуместную радость от того, что Оболенская остаётся подле него. – Но в следующий раз…
Что же такого случится в следующий раз договорить он не успел. Из ложи княгини раздался какой-то лязг, следом за ним отборные ругательства, а вишенкой на торте – женский визг. И как смел надеяться Шульц, верещали вовсе не служители Охранного.
– Держитесь рядом! – выкрикнул Пётр Иванович, уже ни капли не таясь. Острым взором успел приметить, как человек в плаще, в котором он не далее чем в начале представления ошибочно признал Фучика, выскакивает из ложи и устремляется к боковой двери, ведшей в фойе. – В погоню!
Азарт гончей, почуявшей след лисы, возобладал над Шульцем, помчавшимся за преступником. В эти мгновения он не думал о том, поспевает ли за ним Оболенская. И о том, что же случилось с княгиней он тоже не мыслил. Приметил лишь то, что Её Высочество живы и обмахиваются веером. И было от чего – агенты Охранного обступили княгиню плотным кольцом, не подпуская никого.
«Поздно!», – мрачно подумал Пётр Иванович, толкая перед собою на бегу дверь и выскакивая в фойе. Он слышал позади себя лёгкие шаги Настасьи Павловны, и благодарил Господа, что ему в компанию досталась действительно юркая девица. Мчась по пустынным помещениям «Ночной Розы», Шульц осознавал, что и в этот раз упустит преступника, и это придавало ему сил.
– Пётр Иванович! Постойте! Мы его упустили! – выкрикнула позади Оболенская, когда они выбежали из «Розы» и миновали ярко освещённую подъездную аллею. Далее располагался огромный парк, где, вероятнее всего, и укрылся злодей, и соваться под его мрачную сень было не только необдуманно, но даже опасно. Приостановившись, лейб-квор тяжело оперся рукою о чугунный фонарный столб и прикрыл глаза, борясь с желанием расхохотаться.
Этот преступник начинал действовать ему на нервы. В который раз он уходил у него из-под носа в тот самый момент, когда Шульц уже был уверен в том, что уж теперь-то его изловит. Что же это за мистическая личность такая?
– Идёмте, Настасья Павловна, – всё же совладав с приступом так и не начавшегося веселья, проговорил Пётр Иванович неожиданно спокойным даже для самого себя тоном. – Нынче паромобиля за мной не прибудет, придётся нам с вами прогуляться по Шулербургу пешком.
И он подошёл к Оболенской, галантно подставляя ей руку. Взгляд лейб-квора остановился на губах Настасьи Павловны, которые сегодня он познал на вкус. И в мгновения эти, когда Шульц смотрел на Оболенскую, а она смотрела на него в ответ, думать Петру Ивановичу хотелось только об этом сорванном украдкой поцелуе, а вовсе не об убийце, который сегодня зашёл столь далеко, что оставлять это и далее без должного внимания было кощунством.
– Дальше провожать не нужно, Петр Иванович, – сказала Настасья, когда они подошли к воротам городского особняка Оболенских. Весь путь, коий они, как и накануне, проделали молча, Настасья Павловна не могла избавиться от странного напряжения, виною которому было то, что произошло меж ними на сцене. Поцелуй, которым одарил ее господин лейб-квор, и сейчас ещё словно горел на губах, поджигая кровь в венах. Даже несмотря на то, что прикосновение его губ было совсем недолгим, Настасью Павловну словно опалило огнем, который не сумел погасить ни безумный забег за злодеем, ни длительная прогулка по ночному Шулербургу.
И что такого было в этом мужчине, что он действовал на нее так? Да, привлекателен, но при дворе она видела и более красивых щеголей. Да, умен и даже остроумен, но таких Настасья Павловна тоже повидала вдоволь. Возможно, все дело было в том, что Петр Иванович был искренним. Никого из себя не корчил, не оперировал наигранными фразами… во всяком случае, за то короткое, но весьма бурное время, что они были знакомы.