– А куда вы сейчас выбрались?
– На концерт Гномика, – невнятно пробулькал мужчина, отхлебнув изрядно из трофейной бутылки. – Это тут в горах, недалеко уже, но вот, застряли, – пояснил он, вытирая усы.
– В горах? – слегка удивился Феодор.
– Ну да, – пояснила дама, – он ведь выступает на квартирах, в домах. Есть тут одно имение с хорошими хозяевами, они сегодня вечером принимают народ.
– Простите, а Гномик это кто? – спросил Киннам и по взглядам, которыми обменялись его новые знакомые, сразу понял, что сильно упал в их глазах.
– Поэт такой есть, рапсод, – объяснил мужчина. – А Гномик это производная от гномической воли, между прочим.
– Вот как? Намек на то, что он творит только то, что хочет сам?
– Да, у него очень много песен про свободу! – сказала женщина. – И про то, как этот ужасный мир нас калечит…
– О свободе, кажется, пишут, когда ее не хватает?
– Конечно! – Мужчина кивнул. – А разве ее бывает слишком много?
– У нас – точно нет, – ответил Киннам задумчиво. – У нас всё время хочется еще. Но я вполне допускаю, что иногда человеку может показаться, что свободы слишком много. Как сказал один английский поэт: «Когда я влюблен, то редко говорю о свободе, не подумав хорошенько».
– Это весьма частный случай. Мы, скорее, сами себя загоняем в рамки, которые мешают и жить, и верить, и… вообще всё мешают!
– Это какие же рамки?
– А когда придумывают себе кучу дел, начинают работать на трех работах, суетятся, лишь бы не оказаться на свободе, когда только ты и Бог.
– Это по разному бывает, – ответил Киннам, глядя своему странному собеседнику в глаза, где читалось слишком много и в то же время маловато, потому что непонятно было, чего в этом человеке больше: ума, насмешки, упрямства или юродства, почти безумия. – Думаю, если кто-то действительно хочет постоянно быть с Богом, то ему не помешают ни три работы, ни что угодно еще. Но оставим Творца, я лично не религиозный человек. Я лишь хочу сказать, что часто мы связываем себя обязательствами не из боязни свободы, а потому, что людям важно что-то делать для самовыражения, для того чтобы помочь другим, для удовлетворения жажды знаний, да мало ли для чего еще. Разве не так?
– Не так! – Мужчина замотал головой. – Это всё отговорки. Это просто боязнь остаться без комфорта, без машин, домов, всего прочего. И живем не по-божески.
– А по-божески это как? – Киннам насмешливо прищурился. – Милостыней питаться?
– Почему милостыней? Вокруг столько всего ненужного! Вот ты выкинул бутылку пива, она тебе не нужна, а мне нужна, так зачем добру пропадать?
– Давайте я угадаю, где вы работаете! – предложил великий ритор и на пару секунд задумался. – Вы работаете приходящим садовником, раз или два в неделю, а всё остальное время свободны – так?
– Не угадал! – Мужчина расхохотался, потом вдруг выглянул из-за занавески и замахал кому-то рукой: – Сюда, сюда!
Пиратский флаг отодвинулся, и остановивший машину Киннама мальчик принес поднос с обедом: несколько жареных колбасок, салат, хлеб.
– Уф, а я думал, вы уехали! – выпалил мальчик.
– Прости, дружок, заболтался, – ответил Феодор, принимая поднос. – Будь добр, принеси мне бокал сухого красного вина, домашнего. – Сунув официанту купюру, он весело подмигнул.
– Большое спасибо! Вино сейчас будет! – пообещал тот и исчез.
– Так где же вы работаете? – спросил Феодор своего визави, принимаясь за еду. – Гм… Хотите колбасок? Угощайтесь!
Хозяева шалаша отрицательно замотали головами.
– Я вообще мясо не люблю, – заметил мужчина. – А работаю я ночным сторожем в Национальной Библиотеке.
Великий ритор слегка шевельнул бровью, но промолчал.
– Что же вы смеетесь? – Неожиданно восприняв удивление Киннама как улыбку, мужчина наклонил голову и пристально посмотрел великому ритору в глаза. – Разве это хуже садовника?
– Лучше! Но что там сторожить? Не припомню, чтобы у нас случались ночные ограбления библиотек.
– А какая мне разница? – Бородач пожал плечами. – По штату положено, вот и хожу, сторожу. Вернее, просто сплю там. – Он тихо рассмеялся. – Сторожка у них при входе замечательная, ей лет триста, а всё как новая.
С этими словами он схватил вилку и ловко подцепил с Киннамовской тарелки колбаску. Женщина улыбнулась Феодору – по-видимому, ей хотелось сделать это кокетливо, но вышло скорее смущенно, – тихо спросила:
– Можно? – и тоже потянулась вилкой к порции Киннама.
– Давайте я закажу еще! – радушно предложил Феодор. Но его новые знакомые замычали и отрицательно затрясли головами. Когда от колбасок на тарелке остались лишь жирные пятна, великий ритор сказал: – Ну, хорошо, библиотека – замечательное место, но тамошнего жалования, думаю, едва ли хватит на привольную жизнь. Вероятно, вы где-то еще работаете?
– Да когда мне? Дел столько… Огородик вот еще у меня есть под Марафоном. Пока туда доберешься, пока оттуда… Кстати, будешь в наших краях, заезжай! – неожиданно предложил мужчина.
– Под Марафоном! – воскликнул великий ритор. – Далековато, однако же. Не скучно туда всё время ездить?
– Я в дороге думаю, – серьезно ответил бородач. – Созерцаю. Пытаюсь нечто понять, но еще не готов говорить об этом. Я, может быть, книжку напишу, только не сейчас, потом, со временем…
«Занятный типаж!» – подумал Феодор.
– А вы, значит, никогда не слышали Гномика? – спросила женщина. – Вот, послушайте!
Она придвинула к Киннаму черную металлическую коробочку, лежавшую на столе, и из нее возникли переборы гитарных струн, вместе с робкими аплодисментами и явственным стуком бокалов, а потом послышался голос, мягкий, но уверенный. Песня Киннаму понравилась: Гномик, похоже, талантливый поэт. Когда смолк последний аккорд, Феодор задорно поинтересовался:
– И что же, вы думаете, это о свободе? Это о творчестве, скорее.
– Я от нее прямо изнемогаю! – воскликнула женщина. – У нас в прошлый раз на концерте под эту песню такая движуха началась! Невозможно спокойно слушать.
– Может быть, не о творчестве, а про его бессмысленность, – сказал мужчина. – Я, собственно, не то чтобы особый поклонник Гномика. Просто поехал посмотреть, как это выглядит – концерт ночью, в имении, под звездами…
Ребенок в углу вдруг захныкал, и женщина засуетилась:
– Вы меня простите, я пойду его спать положу в машине, а то устал он.
Когда она скрылась, Киннам допил вино и, развернувшись к собеседнику, заговорил доверительным тоном:
– Прошу простить за назойливость, но я позволю себе еще немного поинтересоваться вашей жизнью. Получается, ночью вы через день или через два спите в библиотеке. А остальное-то время вы чем занимаетесь? Наверное, книги читаете?
– Раньше много читал, – ответил бородач, глядя в стенку. – Теперь понял, что смысла нет, там всё про то же самое. Всё равно лучше, чем у Пафнутия Пустынника, ни у кого не описано, как жить!
– И как же?
– Заниматься богомыслием! – заявил мужчина. – Если нет возможности молиться и ходить в храм, оно всё может заменить. До обеда думаешь о совершенстве творения, после – о грехопадении. Вечером нужно созерцать тайну искупления, а ночью – жизнь будущего века, вот!
– А когда же спать?
– Это… в промежутках. – Мужчина рассмеялся.
– Между искуплением и грехопадением? Суровый подвиг! Но если серьезно, – Киннам слегка почесал переносицу, – то это весьма смахивает на латинские благочестивые упражнения.
– Конечно, – охотно согласился мужчина, – они ведь всё у нас и заимствовали.
– Не уверен. – Феодор улыбнулся. – Пафнутий Пустынник это девятнадцатый век, а латиняне подобные вещи практикуют давным-давно.
– Да какое давно? – внезапно разозлился сторож. – Глупости это всё, выдумки. Всё они у нас взяли, и говорить тут не о чем!
– Вы случайно не из православных «рипидоносцев»? – мягко спросил Киннам.
– Нет, они шибко умные, не нравятся они мне, – мгновенно успокоившись, ответил бородач. – Они всё врагов ищут, а враги-то у нас внутри.
– Но хотя бы в том, что Пафнутий жил полтораста лет назад, у вас сомнений нет? Согласитесь, что это не так и давно. Почему же именно он? А что вы скажете о других наставниках духовной жизни и молитвы, их ведь было много?