– Старый осёл! – шептал он чуть слышно. – Надо было меньше увлекаться пустыми мечтами. Возжелать любви императрицы – господа, посмотрите на этого человека! Чего же он добился? Отношения с ней испорчены, о ее любви нечего и думать, а о дружбе, которую она сама – сама! – предложила, видимо, придется забыть… несмотря на ее обещание остаться друзьями. Разве можно после той ночи общаться с ней по-прежнему?! В лучшем случае всё придется выстраивать заново… Сплетни, репутация, гнев императора – это ерунда, но как жить теперь в этом новом мире?
«А это мы сегодня-завтра решим, – отвечал из теменного бугра голос рассудка. – Напишем план работы по Коростеню, поплюем на ладони, и…»
«Постой-постой, – прервал его другой голос, несколько меланхоличный, но чрезвычайно вкрадчивый и соблазнительный, – к чему же себя корить? Ведь тебе отказала не любимая женщина. Тебе отказала августа, добродетельная жена и мать наследника престола. А женщина… женщина готова была тебе ответить, ты это знаешь. И вовсе не было с ее стороны никакой недостойной игры, всё было всерьез и взаправду…»
«Вот именно! – отвечал себе Киннам. – А если так, зачем эта гневная тирада в ночном саду? Зачем было обвинять ее, припоминая каждый взгляд, жест, прикосновение? Она играла от души, но могла ли она довести игру до конца? Молчишь? Вот и молчи!»
«Ну, спокойно, спокойно, – мурлыкал голосок. – Разве это можно контролировать рассудком? Каждый человек имеет право любить и желать взаимности. Разве не так?»
«Не так! – Голос разума был непреклонен. – Надо соизмерять желания с возможностями. Иначе выходит то, что вышло: удар по лицу, все надежды прахом, а того что было, того безмерного счастья, которое продлилось-то всего несколько дней – видеть ее, говорить с ней обо всем, как с другом, – не восстановишь! И посвящать ей свое творчество без всякой задней мысли тоже уже не удастся…»
– Если бы! – воскликнул в сердцах великий ритор. – Если б я писал свои романы без задней мысли, то всё, пожалуй, было бы в порядке! Задние-то мысли меня и погубили… Но я никому не обещал быть святым!
А дорога катилась и катилась навстречу. Бесконечный белый пунктир, словно пулеметная очередь в сердце. Белые, желтые, голубые домики по сторонам – такие, в сущности, одинаковые… Порой мелькали небольшие храмы, в некоторых уже звонили к заутрени. Но вот потянулись холмы, поля, оливковые рощи. Внутренняя дискуссия великого ритора давно утихла, голоса смолкли, а дорога всё не кончалась. Феодор усмехнулся: вот почему путешествия считаются такими целебными. Дорога всегда длиннее рефлексии. Интересно, длиннее ли она страдания?
Проскочив Коринфский перешеек, Киннам вынужден был сбавить скорость. Здесь скоростная трасса превратилась в обычное шоссе, которое петляло среди бесконечных селений, тянувшихся до самого Аргоса. В Аргосе Киннам наскоро позавтракал и поспешил дальше. Прекрасный тахидром по большей части был проложен вдоль берега, но любоваться сверкающим морем на такой скорости было невозможно. Вперед, вперед! После Спарты начались знакомые горы, утомительный серпантин. Дорога взбиралась выше и выше, и Феодор вспоминал студенческие годы – как ездили на Тайгет с друзьями, как они устраивали буйные пиршества под огромными звездами, у веселого костра… Давно он не был в этих местах! Однако зрительная память у великого ритора была хорошая, он не сомневался, что легко найдет уютное уединенное местечко.
Но что это? На дороге стоит мальчишка и размахивает руками. Похоже, здесь придорожная таверна. Затормозив, Киннам опустил стекло и поинтересовался, в чем дело.
– Дяденька, там камнепад сошел! Вот! – Мальчик указал на большой переносной стенд, стоявший на обочине: «Внимание, экстренные дорожные работы! Ориентировочное время окончания – 15.00».
Киннам присвистнул: стоило ли торопиться!
– А ничего, выйдите, отдохните, – предложил мальчик. – Можете вперед проехать, конечно, но зачем? Там уже куча народу, а у нас хорошо, пообедаете.
– Твоя правда, – пробормотал Феодор и, выбравшись из машины, с наслаждением потянулся.
Здесь в самом деле было хорошо: небольшая площадка над обрывом, лесистые склоны гор, приглушенный гул воды где-то внизу. На площадке стоял домик с открытой верандой, там за столами сидели люди, в большом очаге что-то жарилось и пеклось. Вдоль края площадки разместились несколько деревянных шалашей, скамейки и столики под двускатными крышами все были уже заняты путешественниками.
– Вам принести меню? – спросил мальчик.
– Принеси. И бутылочку пива. Немецкого, если есть, светлого.
Юный зазывала обернулся мигом. Великий ритор заказал жареные колбаски и салат из помидоров. Потом откупорил пиво и не спеша прошел до края обрыва. Внизу стремительно текла река, по зеленому склону бродили медленные овцы. День здесь выдался пасмурный, даже несколько влажный, и блеклая растительность на громоздившихся до горизонта горах чем дальше, тем охотнее теряла природный цвет, становилась голубоватой и серой, словно желая слиться на горизонте с низким туманным небом. Киннам глубоко вдохнул ароматный воздух и улыбнулся: хорошо!
Правда, пиво разочаровало: хоть и сделанное явно где-то неподалеку, с окружающей идиллией оно никак не гармонировало, и после пары глотков Феодор понял, что напиток ему не осилить. Пришлось прогуляться до мусорных контейнеров. Однако бросать внутрь полную бутылку было, пожалуй, нехорошо, а выливать – лень. Киннам поставил пиво рядом с ящиком, предназначавшимся для стекла, и зашагал в сторону террасы. Но не успел он сделать несколько шагов, как услышал сзади:
– Э… простите! Вы допивать не будете?
Обернувшись, великий ритор увидел бородатого человека, на вид чуть постарше его самого. Черные, с заметной проседью, кудри незнакомца были нечесаны, а пожалуй, и немыты. На нем была застиранная красная рубаха в клетку, коротковатые выцветшие штаны и спортивные тапочки. В руке он держал Киннамовскую бутылку и смотрел кротко и вопросительно: дескать, не будет ли потом претензий?
– Нет, не буду, не нравится оно мне, – ответил Феодор и вдруг почему-то спросил: – А вы что, специально меня ждали?
– Почему специально? Мы просто вот тут давно сидим. – Бородач показал на ближайший шалашик; вход в него завешивало нечто вроде черного флага с надписью красной краской: «Армия Гномика». – Хотите – присаживайтесь к нам, у нас место есть, а там едва ли.
Великий ритор посмотрел в сторону веранды: пожалуй, она и впрямь полна… Между тем из-за флага высунула голову женщина, быстрым взглядом окинула Киннама с головы до ног и ловко выбралась наружу, отряхивая невидимые крошки с синего дорожного комбинезона. Возрастом около тридцати, женщина, хоть и полноватая, была весьма миловидна: пышные черные волосы, перехваченные на затылке блеклым бантом, задорные карие глаза, ярко напомаженные губы, круглые щеки в ямочках.
– Да-да, – приветливо закивала она, – идите к нам, у нас уютно.
При этом она бросила на Киннама такой томный взгляд, что великий ритор мысленно хмыкнул. Но приглашение решил принять – почему бы нет? На разбойников эти люди не походили, а случайные знакомства Феодор с некоторых пор полюбил, чувствуя, что для творчества необходимы новые впечатления.
– Что ж, спасибо за гостеприимство! – Он широко улыбнулся и пробрался за пиратскую занавеску. Здесь было темновато, но уютно, хотя не особо чисто. На столе – несколько бутылок из-под пива, куски хлеба и рыбьи кости. Из угла таращился на незнакомца малыш лет трех. Киннам кивнул ему: – Привет! Как тебя зовут?
Но ребенок, продолжая смотреть на него не отрываясь, сделал вид, что ничего не слышит.
– Вы не обращайте на него внимания, он к вам пока привыкнет, – проговорила женщина, быстро расчищая для Кинама место за столом. – Мы редко куда-то выбираемся, ему всё в диковинку.