– Как продвигается работа у Люка? – спрашивает мама.
– Замечательно. – Я не отрываю взгляд от дороги. – Для него это большой прорыв. Несколько тысяч фунтов. Этот американский клиент просто без ума от Люка. От его картин.
Говорю я сбивчиво. Я всегда защищаю Люка перед мамой, если речь заходит о его творчестве или деньгах. В глубине души я знаю: она не одобряет наш семейный уклад. Мама рада тому, что я делаю карьеру – она обеспечивает независимость, – но совсем не рада тому, что я обеспечиваю Люка. По ее словам, поддерживать Люка финансово – все равно что платить выкуп похитителю. Это привязывает меня к нему и к девочкам, лишает возможности зажить отдельной жизнью в случае необходимости.
Я понимаю – мама думает о себе и об отце. В денежных вопросах она всегда поступала мудро. Имела собственный доход – учительскую зарплату и дивиденды от наследства. Доход этот мама с отцом не делила, тот был человеком богатым и вполне себя обеспечивал. В финансовом плане они друг от друга не зависели. И хорошо, что не зависели, как оказалось. Пусть мамины чувства разбились о скалы, но ее финансовый корабль поплыл дальше – и поплыл с комфортом.
– Это обнадеживает, – прерывает мама мои размышления. – Может, тебе станет полегче.
– Мне не тяжело.
– Не тяжело, но ты меня прекрасно понимаешь. Замечательно, если Люк станет зарабатывать поприличнее.
– Мам, ну пожалуйста. Не начинай.
– Я просто говорю, что тогда ты не будешь нести финансовую ответственность за всех. Хорошо бы вам обоим быть независимыми.
– Как тебе в свое время. А то вдруг все рухнет. Ты ведь об этом, да?
Разговор вывел меня из себя, и я не удержалась, уколола. От мамы исходит звенящее напряжение. Я украдкой смотрю на нее – взгляд вперед, тело натянуто, словно струна.
– Да, именно об этом, – чеканит мама.
– Мам, у нас с Люком все хорошо. Мы счастливо женаты уже много лет. Мы знакомы со школы. Если бы что-то должно было произойти, оно бы уже произошло.
– Кто знает. Нет ничего хуже самоуспокоения. Оно ослепляет, ты не видишь надвигающейся беды, и она обрушивается неожиданно.
Мы едем в молчании, последние мамины слова эхом отдаются в ушах. Я понимаю, что она обо мне заботится. Мама не перестает быть мамой только потому, что ее дети выросли и завели собственные семьи. Она любит Люка, но он не ее плоть и кровь, поэтому мамина предвзятость закономерна. Я, наверное, буду такой же, когда у девочек появятся женихи. Я тщательно обдумываю следующий вопрос и задаю его с большой осторожностью:
– Из-за чего ушел папа?
Мама никогда не называла мне причины, по которой отец решил поехать в отпуск вдвоем с Элис. Впрочем, со временем мы поняли, что никакой это был не отпуск – возвращаться отец не планировал.
– Папа расхотел со мной жить, – отвечает мама. – Тебе это известно.
– Но ты не рассказывала почему, – не отстаю я.
Мне вдруг захотелось узнать правду именно сейчас. Может, из-за возвращения Элис. Ей ведь тоже будет интересно.
– Это было давно. Я не собираюсь бередить старые раны. Не хочу жить прошлым. Нас ждет будущее, с Элис.
– А если она спросит? Что ты ей ответишь?
– То же самое. Послушай, Клэр, я не желаю продолжать. Очень уж тема ядовитая, вмиг разъест тебе душу. – Мама вздыхает. – Со мной так и произошло. А тебя и Элис я уберегу. Скоро мы будем вместе и наконец-то заживем счастливо.
Я прекращаю расспросы – как всегда, когда разговор доходит до этого места.
Рейс из Орландо прилетает вовремя, мы с мамой терпеливо ждем в зоне прибытия и внимательно разглядываем пассажиров, которые толпой валят через стеклянные двери.
Семья из четырех человек – пара лет тридцати с небольшим и двое маленьких детей. Мама несет на руках малыша, папа толкает тележку с чемоданами, ребенок лет пяти топает самостоятельно, держась за тележку. Мужчина в деловом костюме, в одной руке небольшой дорожный чемодан, в другой – портфель, на подбородке – щетина. Мужчина шагает целеустремленно, глазами никого не выискивает, смотрит вперед. Для него это явно не первая поездка сюда, ничего нового, никаких восторгов по поводу Великобритании. Я от нечего делать гадаю, американец он или британец.
Замечаю в отдалении темноволосую девушку и принимаю ее за Элис, но вот она подходит ближе, и я вижу, что девушку сопровождает парень. У обоих за спиной рюкзаки, оба в шортах и худи. Лицо девушки радостно вспыхивает, она толкает парня локтем в бок и указывает вперед. Я тоже смотрю в том направлении – женщина средних лет приветливо машет парочке. Пассажиры все плывут и плывут мимо, но ни Элис, ни Марты пока нет.
– Они бы нам написали, если бы опоздали на самолет, правда? – волнуется мама.
– Спокойно, потерпи еще немного. Ты же знаешь, какие очереди на паспортном контроле.
– Интересно, какой у Элис паспорт – американский или британский?
– Не знаю. Зависит от того, приняла ли она американское гражданство.
Мама кивает, на лицо набегает печальная тень.
– Подобные мелочи болезненно напоминают о том, что я не знаю собственную дочь.
– Ну-ну, мама. Не грусти. Теперь у нас есть возможность все выяснить.
Мама улыбается и усилием воли отгоняет печаль.
Я вновь рассматриваю поток прибывших. Появляется девушка с темными волнистыми волосами, мой взгляд скользит по ней и переходит дальше, на других пассажиров, но что-то возвращает меня к девушке. В ту же секунду мама хватает меня за руку.
– Вон! – восклицает мама и машет. – Элис!
Девушка поднимает голову, смотрит в нашу сторону. Заметно нервничает. Я широко улыбаюсь и тоже машу. Подруги не видно; похоже, Элис все-таки прилетела одна. Она направляется к нам, ускоряя шаг. Потом переходит на легкий бег. Мама отпускает мою руку и бежит навстречу Элис. У меня к глазам подступают слезы. Мама уже плачет вовсю. Миг – и они с Элис кидаются в объятия друг к другу и замирают, не замечая никого и ничего вокруг. Мама отстраняется, обхватывает лицо Элис ладонями, с любовью разглядывет каждую черточку. Целует щеки, много-много раз. Мама с Элис смотрят друг на друга и смеются.
Потом мама указывает в мою сторону и, обняв Элис за плечи, ведет ко мне. Я вижу голубые-голубые глаза; они даже голубее, чем я помню. Я мысленно возвращаюсь в тот день, когда Элис ушла, когда эти самые глаза смотрели на меня с мольбой. Грудь сжимает, горло перехватывает. Я с трудом вдыхаю. Делаю шаг вперед – и моя любимая сестренка приникает ко мне.
– О, Элис… Ты вернулась… – слышу я собственный шепот.
Слезы, бегущие по моим щекам, смывают все сомнения последних недель.
Элис крепко сжимает меня в ответ.
– Привет, Клэр. Не верится, что я и правда здесь. Я столько лет о вас думала. Вы с мамой были будто не настоящие. И вот… мечта ожила.
У Элис сильный южный акцент – выговор гнусавый и довольно резкий. Меня это почему-то удивляет. Я, видимо, ждала, что она разговаривает, как мы.
– Пойдем в машину, – вздыхаю я.
И вытираю лицо платочком, который сует мне в руку мама. То же самое она проделывает и с Элис. Мы втроем дружно промокаем слезы. Я беру чемодан сестры и неожиданно вспоминаю.
– А где твоя подруга? Марта. – Я вглядываюсь в стеклянные двери.
Элис машет рукой.
– О, точно, простите. Внезапная смена планов. У Марты не получилось. Так что, увы, прилетела только я. – Элис с широкой улыбкой пожимает плечами. – Это ведь ничего? – Она стирает с лица улыбку и озабоченно добавляет: – Простите, нужно было сообщить, но я так разволновалась, что забыла напрочь.
Мама берет Элис за руку.
– Ничего страшного, дорогая. Не надо извиняться. Это не имеет значения. Главное, ты сама приехала.
– О, меня бы ничто не остановило! Я так хотела повидаться, мама. – Элис подчеркивает последнее слово, которое с американским акцентом звучит непривычно, и кладет голову маме на плечо. – Я ведь могу обращаться к тебе «мама»?
– Конечно, милая. – Мама целует Элис в макушку. – Для меня это лучшая в мире музыка.