Грейс не выносила мероприятий с участием более чем двух человек, в то время как обо мне мой отец, бывало, говорил: «Тара мертвого разговорит».
– Она не сказала тебе, получила она права?
Я покачала головой. Грейс боялась водить машину после смерти Сэма. Даже когда я ее куда-нибудь возила, то чувствовала, как она напрягалась, сидя в машине.
– Она не хочет об этом говорить, – сказала я. – С Сэмом она поговорила бы.
Я подцепила вилкой еще кусочек пасты. Внезапно меня захлестнуло чувство реальности, это случалось со мной в любую минуту – во время урока, распределения ролей в пьесе для малышей, за стиркой белья: Сэм больше никогда не вернется. Никогда мы с ним больше не займемся любовью. Никогда не будет ночных разговоров в постели. Никогда я не проснусь утром в его объятиях. Он был не только моим мужем, но и лучшим другом. Много ли найдется женщин, которые могут сказать такое о том, за кого они вышли замуж?
– Это Эмерсон, – сказала я. – Ты не возражаешь, если я отвечу?
– Конечно, нет.
– Привет, Эм, – проговорила я. – В чем дело?
– Ты говорила с Ноэль? – спросила Эмерсон. По звуку было похоже, что она в машине.
– Ты за рулем? Ты в наушниках?
Я представила себе, как она держит трубку около уха, ее длинные в завитках волосы падают ей на руку.
– Если не в наушниках, я не буду с тобой разговаривать.
– Да, да, в наушниках. Не беспокойся.
– Хорошо.
После гибели Сэма я стала особенно осторожно относиться к пользованию мобильниками в машине.
– Так ты разговаривала с ней за последние два дня? – спросила Эмерсон.
– Н-ну… – призадумалась я. – Может быть, дня три назад. А что?
– Я еду туда. Я не могу ей дозвониться. Ты не помнишь, она не говорила, что собирается куда-нибудь уезжать?
Я старалась вспомнить мой последний разговор с Ноэль. Мы говорили о дне рождения, который мы с Эмерсон планировали устроить для Сюзанны Джонсон, одной из волонтеров, сотрудничавших с детской программой Ноэль… и матери Клива. Идея празднования ее дня рождения принадлежала Ноэль, но я охотно ее поддержала, так как это давало мне возможность заполнить свое время какой-то деятельностью.
– Не помню, чтобы она говорила что-то о поездках.
Йен взглянул на меня. Я была уверена, что он понимает, о ком мы говорим.
– Вот и я не помню.
– Я слышу, ты волнуешься.
Йен коснулся моей руки и выговорил беззвучно, одними губами: «Ноэль?» Я кивнула.
– Я ждала ее вчера, – сказала Эмерсон, – но она так и не появилась. Должно быть, я… Эй, – перебила она себя. – Сукин сын! Извини, машина впереди меня вдруг остановилась ни с того ни сего.
– Будь осторожнее! – взмолилась я. – Давай лучше потом договорим.
– Нет-нет. Все в порядке. – Я услышала, как она перевела дух. – В любом случае, мы с ней, наверно, просто не поняли друг друга. Но я не смогла дозвониться и решила заехать к ней по дороге из «Хот!».
Это было новое кафе, которое Эмерсон недавно открыла на набережной.
– Она, вероятно, собирает пожертвования на свою детскую программу.
– Скорее всего.
Эмерсон всегда о ком-нибудь волновалась. Она была добра и заботлива. У каждого, кто говорил с ней, на язык так и просилось слово «милая». И Дженни у нее была такая же. Как хорошо, что моя дочь и дочь моей подруги – тоже близкие друзья.
– Я в Сансет-Парк и сейчас поворачиваю на улицу к Ноэль, – сказала Эмерсон.