– Ах, вот оно как! И что теперь? – спросила.
– Есть у нас в поликлинике отличная девушка, вот за нее не жалко отдать все сокровища мира. Я подкатывал к ней. Пока ни в какую.
– Ладно, а что привело тебя в редакцию на этот раз? Общественные проблемы?
– Вот-вот они, нас, профсоюз, никто не слушает и не видит. Мы только воздух сотрясаем. Наши проблемы решать мы должны сами, казахи. А что мы видим? В Москве чихнут, а в Алма-Ате трясутся. Дожились. Хватит! Мы, казахи, сами должны быть хозяевами в своей стране!
Омар встал. Он был взволнован.
– Ну, ты сядь, – сказал я, – давай-ка лучше пропустим по стакану иссыкского.
Он взглянул на меня и сказал:
– Ты лучше сам приходи к нам, поговори со строителями. У тебя волосы станут дыбом. Куда это годится, когда семья ждет квартиру по десять лет? Ну, да ладно. Ты нас, наверно, не поймешь.
– Как это не пойму? – спросил я и разлил вино. – У меня что, кровь другая или я индус какой?
– Да ты же учился в русской школе, а я в казахской, я думаю и мыслишь ты тоже по-русски.
Вот тебе на, не ожидал! Мне кажется, я стал понимать его. Омар с головой ушел в политику, и, она, похоже, вскружила ему голову. Мы выпили, закурили, и задумались. Надо думать в своих рассуждениях мы ушли в дебри истории и дошли бы до того, чтобы детально обсуждать особенности работы мозга и речи на предмет национальной принадлежности. Или что-то в этом роде, не знаю…
– Вы что, парни, сами пьете, без меня? Непорядок, – толкнул двери Эдик, редакционный фотограф – Всевышний всегда призывал своих рабов делиться вином и хлебом с ближним. Ну, что-то вроде этого, а еще в праведники метите, Дастан-ака!
– Ну да ладно, заходи, – сказал я, – вот стакан для тебя.
– Надо угостить молодого человека, – сказал Омар, смутившись, – нехорошо получилось.
Мы выпили. Эдик разлил вино.
– Какой же он молодой человек, – сказал я, – Парню только двадцать пять, а у него уже трое детей.
– Да что ты говоришь? – спросил Омар изумленно и посмотрел на Эдика, – Трое детей? Ну, надо же! Эдик, дорогой мой, я люблю курить, – еще с Афгана привычка осталась. Однако даже я иногда вынимаю сигарету изо рта…
Мы стали смеяться Эдик поперхнулся вином и пулей выскочил за дверь.
– Ну, ты поддел его! – сказал я, – Так что у вас за перемены там по профсоюзной линии? Ты же не просто так пришел. Рассказывай.
– Какие перемены? Да никаких! – сказал Омар и перевернул стакан, – Я пас, ты лучше сам загляни к нам на улицу Дежнева, в рабочую общагу, там и поговорим.
– Отлично, – сказал я, – вернемся с рыбалки и я – твой. Может с нами махнешь, Омар? Поехали, отдохнем на реке, половим щук…
– Я не рыбак, – сказал Омар и встал, – Давай-ка лучше на бокс сходим. Кстати, я видел на ринге в живую Стивенсена. Это надо смотреть. Какой роскошный боксер и как он держался на ринге!
– Понимаю. Это тебе не «Тайсон» какой-то… Эх, надо было тебя выставить против Стивенсена. Ты бы его нокаутировал левым джебом в правый висок, – сказал я.
– Да пошел ты к черту! Ну, я поехал, – сказал он.
Я проводил его и прикрыл дверь. Потом я настучал на машинке заметку в пятничный номер и занес его в секретариат.
III
Летним вечером я сидел за кружкой пива в кафе «Акбулак» и смотрел на нарядно одетых девушек, разгуливающих по улице города. Из подъезжающих машин выходили молодые люди и занимали столики. Официанты деловито сновали с подносами. За чугунной оградой под кустиком серенький шнауцер делал свое дело. Официант, перегнувшись через ограду, крикнул:
– Пошла прочь отсюда! Нашла себе место. Мамаша, а куда вы смотрите?
– Я тебе не мамаша, молодой человек, – сказала женщина с желтым зонтиком, – Мое золотце напилось пива, и его прорвало.
Все стали смеяться. Официант покрутил пальцем у виска:
– Уберите, – сказал он, – все равно уберите собаку.
– Дастан, привет. Ты или не ты? Я везде искала тебя, милый.
Я обернулся. Огибая столики, подошла Даша. Я встал и поцеловал ее. Ее глаза радостно сияли. Подскочил официант и поставил прибор.
– Что тебе взять? – спросил я. – Иногда я захожу сюда выпить пива.
– Вина или пива, – сказала она и закурила, – как в том анекдоте…
– Ну-ка, ну-ка, – расскажи, – сказал я, – посмеемся вместе.
– Короче, парень привел девушку домой, ну и все такое, и говорит ей. «Вот пиво, а вот вина розовые, красные, белые», а девушка ему, «Слушай кончай, давай сразу водки.» И ты туда же…
Мы посмеялись, я заказал вина и ужин. На натянутых над террасой проводах загорели яркие разноцветные лампочки. Заиграла музыка и, отставив стулья, все пошли танцевать.
– Ну что, пошли потанцуем, я прямо схожу с ума по итальянцам, – Тото Кутуньо, Фиордализа, Альбано и Рамина, – сказала она, – Ну пошли, пошли…
– Ну нет, я пас! Я лучше спою тебе. Старые солдаты не танцуют. Они поют хриплым, натужным басом.
– Фу, ты такой противный, – сказала Даша, – ты мне споешь в постели.
От выпитого вина и завораживающей музыки стало чудесно. Мы смотрели на танцующих. Мужчины заглядывались на Дашу. Один из них встал, поправил галстук и подошел к ней:
– Девушка, можно вас пригласить? – спросил он и взглянул на меня.
– О нет. Я пришла со своим парнем и мы отдыхаем.
– Когда отдохнете?
– Я плохо танцую, я пою.
– Ну тогда все ясно, – сказал он и поднял вверх руки.
– О господи, никуда не пойти, как же я устала, – сказала Даша, – надо ходить с пузом и распущенными волосами, чтобы к тебе никто не приставал.
В сером платье без рукавов, стройная, как бамбук, светлокожая, с каштановыми волосами и синими глазами, Даша завораживала мужчин. С этого и началось тогда, в госпитале. Я встал, обнял ее и поцеловал. Затем я расплатился, мы вышли на улицу и остановили такси. Машина развернулась и, сияя поворотниками, остановилась у края тротуара. Мы уселись на заднее сиденье и поехали по Сейфуллина, свернули на Абая, мимо театра Лермонтова, потом перешли через подземку и оказались в толпе атакующих кассу кинотеатра «Арман». Я посмотрел на огромный щит, на котором было выведено «АББА». Мы свернули влево и вниз по тротуару зашли в ресторан «Казахстан». Дорогу нам перекрыл крупный молчаливый мужчина. «Мест нет», – сказал он и нахмурился. Я порылся в кармане пиджака и сунул ему в нос служебное удостоверение.
– Дама со мной, – сказал я, – откройте дверь.
Метрдотель исчез в полумраке.
– Чурбан, – сказала Даша, – у нас понимают только с пинка.
Зал был полон. Гремела музыка. Стоял густой табачный дым. Все танцевали. Мы заняли столик и заказали ужин и вина. Я что-то сказал. Даша покачала головой: ничего не слышу. Она была слегка пьяна, и ее глаза так и сияли. Я встал и мы пошли танцевать. Потом мы вышли в вестибюль. Надвигалась гроза. Капли дождя щелкали по газете, валявшейся под кустом. Я снял пиджак и накинул Даше на плечи. К гостинице подъехало такси. Выбравшись из машины, мужчина взял в руку спящую девочку, а в другую – чемодан. Женщина что-то сказала ему и поправила ему шляпу на голове. Парень в белой рубашке и роговых очках взглянул на Дашу и зашел в ресторан. Потом он вернулся и опять посмотрел на нее.
– Гляди-ка, он кого-то потерял, – сказала Даша. – Наверное, хочет девушку снять на ночь.
– Поехали, пока не появились еще двое, – сказал я и остановил такси и велел ему ехать прямо, а затем свернуть на проспект. Я обнял Дашу и прижал ее к себе.
Застучал дождь. Он барабанил по крыше машины и заливал дороги и тротуары. Даша положила руку мне на колени и сказала:
– Вот так бы и ехала с тобой и ехала…, – а затем добавила: – Дастан, отвези меня в церковь. Она где-то здесь рядом. Останови машину, я помолюсь очень прошу тебя. Знаешь, иногда я ночи не сплю. Мне снятся операционные столы, кровь и мертвые ребята. Это невыносимо!
– Брось. Не говори об этом, уже второй час ночи. Кто нас пустит в церковь. Иногда тебя заносит – сказал я, – я стараюсь забыть Афган…
– Ворота церкви никогда не бывают закрыты. Господи, как мне все опостылело. Может даже он не ведает, куда меня однажды занесет – сказала она.
– Я знаю. Мы вернулись «оттуда» живыми и здоровыми. И теперь все будет хорошо, – повторил я – Не думай об этом.