Трагедия, истоки которой лежат вне времени и пространства, стала заурядным бытовым фоном и рутиной человеческой жизни, содержание которой наполнено непрерывным противостоянием и войной двух сущностей, ни одна из которых никогда не откроет дверь навстречу друг другу.
Но если была трагедия, нельзя ли поискать в окружающем нас мире её следы?
«Мир не существует вечно, как знаем мы теперь, он возник около 13,7 миллиарда лет назад. Он родился в пламени Большого взрыва, и в наши дни в экспериментах, проводимых в физических лабораториях, ученым удается перенестись к истокам Вселенной – воссоздать в лабораторных условиях ту обстановку, что царила в мироздании всего через миллиардную долю секунды после того, как из Ничего, словно по мановению волшебника, вытянулся вширь и вдаль мир. Ну, а через ту пропасть, что по-прежнему разверзается между этой долей секунды и Великим Ничто, мостят свои конструкции теоретики.
Возможно, по наведенным ими мостам нам даже удастся немного продвинуться не в расчетах, а наяву – после того, как вступил в строй Большой адронный коллайдер, сооруженный в ЦЕРН – Европейской организации по ядерным исследованиям. В хрониках Космоса остается все меньше белых пятен, а компьютерные модели тем временем демонстрируют все новые страницы прошлого мироздания.
Лишь один эпизод – важнейший момент жизни Вселенной, ее рождение, – пребывает по-прежнему за гранью познания. В этой точке рушатся все опоры нашего мышления, превращавшие миллиарды космических событий в схематический рисунок, вычерченный на координатной сетке пространства и времени. В этой точке исчезают, превращаются не в ноль, не в отрицательные величины, а в полное их отсутствие, в абсолютную беззначность, все эти секунды, метры и астрономические единицы.
Это сингулярная точка, разрыв, который не преодолеть на ходулях логики или математики, дыра навылет во времени и пространстве, пуповина вечности, потянув за которую, мы почувствуем содрогание другого мира, родившего нашу Вселенную, но не доступного нам в наблюдении. Наше время – лишь время нашей жизни, наше пространство – лишь мера наших наблюдений, наши масштабы и меры – лишь способ измерения наших собственных частей. Все, что лежит за пределами нас, требует, чтобы его описали словами и измерили инструментами, которых у нас нет.
В точке Большого взрыва, в так называемой сингулярной точке, законы природы, природы нашей Вселенной, перестают действовать. Вся механика мира, исчисленная ньютонами и эйнштейнами, оказывается крохотным, частным случаем, применимым лишь к крохам времени по мерилам Вечности, к этим мгновениям, которые мы – в пересчете на наши измерения и понятия – называем 13,7 миллиарда лет.
В сингулярной точке общая теория относительности Эйнштейна перестает действовать, поскольку плотность энергии, давление, температура и искривление пространства обращаются здесь в бесконечность или – иными словами – теряют физический смысл. Кроме того, уже в окрестности Большого взрыва, когда пространство и время устремляются к нулю, верх берут квантовые эффекты, с которыми теория относительности просто не сочетается.
Возникает поистине курьезная ситуация. Современная физика покоится на двух столпах, двух блестяще подтвержденных теориях, в которых будто нет изъяна, – общей теории относительности и квантовой теории. Однако любая попытка соединить их, создать общую теорию мироздания – «единую теорию поля» – оканчивается неудачей. Между тем именно эта теория помогла бы избавиться от сингулярности «начала времен» и описать саму судьбу Вселенной, ее рождение и генеалогию как часть «единой теории Вечности». Только эта теория покажет нам, было ли рождение нашей Вселенной уникальным событием или это повторяющийся физический феномен, вроде рождения звезд или планет, а сам Большой взрыв – лишь точка перехода из одного состояния Вечности в другое.
Так что, видимая нами Вселенная, может статься, – лишь очередное агрегатное состояние Вечности, а причудливое расположение галактик и галактических скоплений – что-то вроде кристаллической решетки, которая в мире, существовавшем до рождения нашей Вселенной, имела совсем иную структуру и которая может быть предсказана «формулой всего», разыскивавшейся еще Эйнштейном. И будет ли она найдена в ближайшие десятилетия? Ученые напряженно вглядываются сквозь стену Неведомого, оградившего наше мироздание, пытаясь понять, что же было за мгновение до того, как, по привычным для нас представлениям, не было ровным счетом ничего. Какие формы Вечного Космоса можно вообразить, наделив время и пространство теми качествами, которые немыслимы в нашем мироздании»?
Наверное, это самая большая цитата в этой книге, но без нее невозможно поставить ещё один вопрос; «Почему произошел Большой взрыв», чтобы именно им ответить на вопрос естественников «что же было за мгновение до того, как, по привычным для нас представлениям, не было равным счетом ничего»?1
Самое поразительное, для ответа на этот вопрос не нужен ни большой коллайдер, ни радиотелескоп на орбите, так как ответ лежит на поверхности начала 109 псалма, 16 кафизмы, стих третий; «С тобой начало в день силы Твоея, во светлостях святых Твоих, из чрева прежде денницы родих Тя».
Если начать толковать этот, весьма знаменитый богослужебный стих, то мы внезапно из области теории поля и сингулярной точки перейдем в область чистого, эмпирического богословия. Где малейшее движение в сторону от более ранних авторитетов церкви, не говоря уже о догматике восточного православия, может стоить очень дорого.
Так уж испокон веков повелось, что основная масса прихожан вкупе с клиром усваивают прежде всего то, что легче всего усвоить – форму или формы христианского благочестия. Внутреннее содержание христианского делания в силу болезненности его усвоения остается для них неизвестным. Парадокс.
Люди крестятся, ходят в церковь, а делаются вдвое хуже того, чем были до храма. В четвёртом веке язычники стали превращаться из гонителей в преследуемых за многобожие. Именно они подметили некую закономерность духовной жизни христиан-победителей. Христиане всегда собираются ради благих целей, отметили они, но всё и всегда кончается у них преступлением, а чаще всего – убийством. Это итог внешнего делания.
Часть третьего стиха «из чрева прежде денницы Я родих Тебя» (перевод 70 толковников) в силу своей «опасности» для догматического богословия и прямой опасности для тех, кто брался объяснить эту строку, поставило святых отцов Вселенской церкви в такое положение, что они единодушно отказывают слову «денница» в значении имя собственного, так как это имя сатаны до падения (святители Иоанн Златоуст, Феодорит, Епифаний, Афанасий).
Попыток православных богословов увидеть в слове «денница» начальника всех ангельских сил не было. Если попытаться, то тогда напрочь рушится весь догмат о единосущной и нераздельной Троице. Краеугольный догмат.
Они пишут, что Иисус Христос «существует… не от века только, но и прежде века и не до века только – но бесконечно, то есть раньше восхода утренней звезды…».2 Прошли столетия, и вот что пишет митрополит Иларион (Алфеев) в своей книге «Вы – свет мира». «Возгордившись собственным совершенством, Эосфор – Люцифер противопоставил свою волю воле Творца и из-за этого отпал от Бога. Почему и как это произошло, навсегда останется для нас тайной».3
Опасность рассуждения на подобные темы остаётся по-прежнему актуальной, поскольку затрагивается основа основ догматики, и митрополит Иларион прекрасно это осознаёт. Но все эти рассуждения натыкаются своей ограниченностью на Евангелие «Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы» (1 Ин, 1:5), «Я свет миру» (Ин. 8: 12), а преображение Господне – можно ли уподобить нетварный свет какой-то «утренней заре»?