— Мэри? — начал Алан, когда его дрожь несколько поутихла.
— Да? — откликнулась Мэри и повернулась к нему.
Ей было жаль причинять ему все эти страдания.
Она знала, что именно она в ответе за его застывший взгляд, дрожащие руки и жалкую, как у Джереми, улыбочку. Он предоставил Мэри ее комнату, а она вон как с ним за это расплатилась. Она открыла ему таящийся внутри его хаос, суть которого была ей неясна. Это было нечестно, и она очень переживала.
— Кто это тебе звонил?
— Да так, один знакомый.
— А-а… — Алан воспринял это пояснение как легкий, но оттого еще более ранящий душу продуманный упрек — как раз то, чего он заслуживал, — Мэри…
— Что?
— А чем ты любишь заниматься по вечерам?
— Читать у себя в комнате.
— А-а. Это хорошо, — улыбнулся Алан. Его дрожащая рука неожиданно метнулась ко рту, и тут же улыбка его внезапно сменилась судорожным кашлем,-
Нет. Я имею в виду по выходным, ну, когда отправляешься куда-нибудь развлечься вечерком.
— Ах вот оно что, — осторожно проговорила Мэри.
— Потому что я тут хотел спросить… Можешь отказаться и все такое, если занята, но… Но я просто хотел спросить, не сможешь ли ты сходить со мной куда - нибудь. Завтра. Вечером.
— Завтра вечером я встречаюсь с одним знакомым, — ответила Мэри.
Алан закусил нижнюю губу, поднял брови и дюжину раз понимающе кивнул.
Как раз в этот момент на крыльцо вскочил вприпрыжку Расс. Увидев Мэри, он остановился как вкопанный, словно никогда раньше с ней не встречался. Протянув руку, ловко приподнял указательным пальцем ей подбородок, после чего поцеловал, плотно вжавшись ртом в ее губы, так, что ей даже стало слегка щекотно. Мэри решила, что, если Рассу хочется ее поцеловать, это очень трогательно, очень мило с его стороны; поэтому она приоткрыла рот пошире и для равновесия ухватилась рукой за его затылок. Поцелуй затянулся надолго. Затем Расс с неожиданным чмоканьем оторвался, откинул голову назад и несколько секунд оценивающе разглядывал ее, после чего со снисходительным неодобрением покачал головой и прошел мимо вверх по ступенькам. С тихим всхлипом Алан вырвал из головы значительный пучок волос, вскочил и помчался вдоль по улице, причем так быстро, что даже мальчишки, до того носившиеся рядом с домом, расступились и, переводя дыхание, наблюдали за его стремительным забегом.
Старина… Бывало ли тебе когда-нибудь так же плохо, как было на следующий день Алану? Знакома тебе этакая боль? Это очень гадкая ее разновидность, одна из двух-трех самых невыносимых, скажи? Боль такого рода нынче не в моде, и некоторые делают вид, что она им попросту неведома. Но ты-то уж ей не поддавайся. Весь ужас боли в том, что от нее жутко плохо. Ой! Ой-ой-ой! Как хреново! Чертовски хреново. Если любовь — это самое сильное чувство, которое ты можешь испытать, то боль — самое страшное. Боль — это то, что может с тобой случиться, если полюбишь.
Да уж, сегодня Алану пришлось совсем несладко. Поверь, Алану сегодня дико больно. Когда ты любишь кого-то и хочешь, чтобы тебя полюбили в ответ, каждый твой шаг отзывается в голове эхом, ты слышишь каждый свой вдох и выдох. За тобой непрестанно следят невидимые глаза: даже ночью нечто незримое руководит твоими снами. Каждая мысль отдается в сердце стуком или мукой.
А потом ты получаешь отказ, и ты раздавлен. Ты воочию убеждаешься в полном своем ничтожестве. Вот что сейчас переживает Алан в тесном аду своего закутка. Он замурован в камере пыток. Каждое движение дрожащей руки, каждое придушенное покашливание, каждый упавший волосок — все вопиет о его ущербности. Он и вправду гадок, потому что отказ в любви превращает нас в жалких уродов.