В конце концов она добралась-таки до места. И это заняло не слишком много времени.
По дороге ее настигло первое воспоминание. Мэри остановилась как вкопанная, поставила чемодан на землю и схватилась за голову. Она услышала крик ребенка и робко обернулась — тихая улочка, отмеченная печатью опрятности и нужды. Домики плотно прижаты друг к другу, окна и двери распахнуты, в садиках, террасами спускающихся с холма, развешано бельишко их обитателей. И даже на этой тихой улочке ей не было покоя. Ей хотелось забиться в какое-нибудь крошечное местечко не больше ее роста, темное и безмятежное, где она могла бы надежно укрыться от грохочущего настоящего. Но она стояла посреди улицы, стиснув руками голову, и вспоминала.
Она вспомнила, как когда-то маленькой ей хотелось посветить в чужие окна, заглянуть в дома других людей… Тихим вечером стояла она на серой кромке спускающегося террасами холма. Увенчанные острыми штырями ворота городского парка только что закрылись, смотритель уходит прочь, засунув ключи в карманы и поглядывая по сторонам. Мальчишки уже разбежались по домам. Они в безопасности, они мирно пьют чай в своих уютных комнатах — в комнатах других людей, за окнами других людей. Она поворачивается и смотрит вниз, на площадь. Это гам все они благополучно укрылись от темноты в своих жилищах. Ей хочется увидеть их, посветить, чтобы разглядеть морщины неаккуратно настланных ковров, дружно игнорируемые трещинки на их оклеенных обоями стенах, полумрак их прихожих. Она понимает, что это невозможно, — никто не откроет ей двери. Она поворачивается и бежит дальше — туда, куда должна бежать.
Мэри опустила руки. Все: дальше не вспомнить. Она посмотрела вверх. В тот же миг улочка, сам воздух, непоправимое настоящее — все как-то поблекло и потеряло очертания. Она подняла чемодан и пошла дальше, быстрее, чем прежде, — она спешила найти свой дом. Теперь она была уверена, что со временем обязательно его найдет.
Глава 7 Не сдавайся
Все обитательницы Приходского приюта для девиц побывали в серьезных переделках. В очень серьезных. Некоторые не выдержали. (Некоторые из них уже и не первой молодости.) Каждая из них слишком плотно изучала жизнь во всех ее проявлениях.
Все они слишком многое перепробовали на свете — так и эдак. У них было слишком много мужиков — и таких и сяких. Здесь они оказались потому, что там, в другой жизни, растратили и упустили все, что у них когда-то было: деньги, близких, шансы, удачу. Они пережили слишком сильный удар, они преступили черту. Некоторые еще пытаются вернуться к нормальной жизни. Другие уже и пытаться перестали. Это падшие женщины.
Их положение постыдно, или его полагают таковым. Однако слово «стыд» не подходит для описания того, что они испытывают. По мне, это правильно. Но что же они в таком случае чувствуют? Кто сотворил с ними все это? А как бы вы чувствовали себя на их месте?
…А вас когда-нибудь била жизнь? Да так, чтобы по-настоящему? Ну и как, смогли оправиться? Или нет? Когда видишь, как надвигается беда и ты уже не можешь спрятаться или убежать, — запомни, самое главное — не сдаваться. Не сдавайся, держись!.. Еще одно несчастье готово тебя сломить? Насколько оно страшно? Если видишь, как надвигается беда и уже не можешь спрятаться или убежать, — не сдавайся. Потому что если ты сдашься, тебе уже ничто не поможет. Я это испытал, я знаю. Ничто и никогда.
И вот Мэри начала жить по правилам.
Она просыпалась в полуподвальной комнате вместе с двумя соседками ровно в шесть тридцать, по сигналу общего подъема. Каждый раз Мэри пробуждалась в испуге, поспешно собирая воедино разметавшиеся во сне чувства. Она одевалась одновременно с Труди — остролицей разведенкой, заядлой курильщицей, — и они вместе присоединялись к очереди в ванную комнату. Вторая соседка, Хани, апатичная юная шведка, оставалась валяться и постанывать в кровати и уже позже поднималась в столовую на общий завтрак.