«Надземельцами» лётный состав назвали затем, чтобы отделить от работников стационарных космостанций, лунных и марсианских поселенцев, специалистов инфраструктуры космоса. Из этого «Над…» струился свет околобожественной значимости. Так создавался престиж. И росло население Галереи. А действительный смысл гордого «Надземелье»… В своём элитарном круге опытные космолётчики именовали себя «безземельцами». Но сколько из них так и не успели дать себе истинную оценку? Став капитаном, я попытался препарировать стратегию кураторов Космоколледжа. Но альтернативы действующему порядку не нашёл. Похоже, безмерные цены продвижения в Небо нельзя было сбросить ни на один пункт, ни на одну жизнь. «Надземельцы» платили дань беспрекословно: людскими жертвоприношениями и невозможностью оставшимся в живых вернуться в обычное земное бытие.
Программу подготовки курсантов полностью засекретили после моего выпуска. Федерация опять уступила Цеховым вождям. Что и зачем скрывать? И от кого? Теорию и практику космонавигации? Курс обеспечения безопасности космических строек? Или психологические основы контакта с внеземными цивилизациями? Ну, может быть, некоторые моменты психофизической подготовки, закрученной вокруг интегрально-восточной системы.
Мало что вспоминается в деталях. Разве что трёхмесячное участие в научной экспедиции Академии Розы Мира. Знаменитые пещеры Марса… Свежие, не тронутые земным любопытством – их только что открыли. Открыли и через месяц закрыли. Почему закрыли, и сейчас не знаю. Марсиане не оставили ничего из своей технологии. Только образцы искусства, исполненные невероятно живыми, превосходящими диапазон человеческого восприятия, красками. Мне повезло. В прорытых под пирамидой Вечного Ужаса ходах нашёл два осколка неизвестного прозрачного минерала. О, то были волшебные камни! В глубине их светили и двигались мириады искр-огоньков. Сравнить не с чем. Земля тогда не имела ни «Ареты», ни Путевого Шара. Если Шар сделать твёрдым и разбить на кусочки, получится примерно то же.
Один камешек подарил Илоне в день её двадцатилетия под видом амулета. Он ушёл вместе с ней. Тот день рождения она встретила стажёром на рейсовом крейсере-челноке «Луна-Фобос», командование которым я только что принял. Второй камень вошёл в коллекцию Цеховой Академии.
И секунды не вернуть. Словно приснилось нечто, похожее на жизнь.
…Где-то происходит настройка. Экран Перископа лихорадит. Изображения наслаиваются друг на друга, искажаются… Понимаю: сталкиваются разновременные пласты моей памяти, идёт ориентированный психопоиск. Неужели вакуум? А возможно ли отсюда воздействовать на своё прошлое? Изменить хоть что-то?
Поток воспоминаний продолжает течь, меняя направления и скорость, натыкаясь на пороги…
Режим посещения Колледжа «посторонними» ужесточался не раз. Пошла охота за методиками и отдельными приёмами обучения космолётчиков. В то время Цеха, как и федеральные органы, отрицали за собой такой интерес. Курсантов перестали допускать к участию в континентальных спортивных состязаниях. Впрочем, закрыли от нас не только спорт. Любые конкурсы вне стен Колледжа стали табу.
Из экипажа «Ареты», кроме меня, школу Космоколледжа прошёл Агуара. В какое время – неизвестно. Лет он моих, но я его там не встречал. И общих на двоих знакомых по Колледжу нет. Но то, чем он обладает, получают только там. Почти мгновенная реакция мысли; точность выводов, решений, действий… И, конечно, взрывная сила и феноменальная выносливость. А ещё: иной, не общеобычный, склад ума, иное мышление, иная логика. Отсюда замкнутость, элитарность. И – престиж профессии. Многое из этого набора в Агуаре не проявляется. Он хорошо себя контролирует.
Экран вернул-таки Илону в розовом. Тропинка в том месте проходит рядом со скалистым обрывом. Сейчас хорошо вижу: море на редкость спокойное, от берега до горизонта в полосах нежных тонов, от голубоватого до зелёно-фиолетового. Отражённая радуга моря… Недалеко – жёлто-серое пятно рифового поля. Предупреждающих знаков не вижу и теперь. А службе охраны жизни на Земле народ доверяет абсолютно. Я, стоящий в престижном комбинезоне – частичка народа. И уверен: особого риска в красивом прыжке в воду нет. Всего-то до воды метров двадцать.
Хотел я показать, как это делается. Да не успел, не получилось демонстрации. И с того момента в нашу с Илоной жизнь внедрился неизменяемый закон-аксиома. В соответствии с ним Илона до последнего дня опережала меня в критических ситуациях. Причём в каждом отдельном случае предугадать её поступок не было возможности. Я пытался настраивать себя на готовность к упреждению. Бесполезно. Трагедия на «Дикобразе» – не случайность. Илона в последний раз защитила меня. Как и на сегодняшнем экране, только тут – в первый раз.
Чей-то голос повторил во мне: «Не успел…». Голос личного суда.
Красиво идёт показ. Точность ангельская, непревосходимая.
Да, первым я не успел. Но выучка Колледжа! Я мигом понял: Илона угадала мой порыв и опередила его. Растерянности нет, где-то внутри сработал переключатель, выводящий на таинственные основания психики. Оттуда берут начало каналы связи человека со Вселенной-Энрофом. Они-то и вывели мою личность за грань земного течения времени. Движения вокруг замедлились. Я легко мог накрыть ладонью летящую хитрым зигзагом сине-зелёную стрекозу. Да, я превратился в джинна-властителя секунд, способного изменить ход событий.
Информация, схваченная зрением Илоны, поступила в мой мозг и усвоилась мгновенно. Её летящие вниз глаза заметили скрытый зеркалом воды камень. Траектория падения целила прямо в центр куска гранитной скалы. Думаю, откололся он недавно и потому не зарегистрировался безупречной службой охраны жизни.
Беззвучный крик Илоны подстегнул отшлифованный механизм реакций. Нет, не зря о космолётчиках бродит по свету множество поражающих обывательское воображение рассказов. Точка опоры, направление и сила стартового броска определились без участия сознания, без перебора вариантов. Догнав в ускоренном падении Илону, я резко толкнул её обеими ступнями в левое бедро. Через пару секунд по времени Илоны и через долгую минуту по моим внутренним часам мы одновременно вошли в воду по обе стороны рокового камня.
Эмоциональный всплеск и разовый выброс энергии отняли много сил. Перед глазами поплыли цветные круги, дыхание прервалось, сердце застучало там-тамом. Спасительная истома пришла от голоса Илоны. Я не заметил, как над нами завис спасательный геликоптер, посверкивая синими маячками на красном брюхе. Оттуда пришёл вопрос, Илона что-то ответила и успокаивающе помахала рукой. Не понимая слов, я смотрел ей в лицо. Надо же – никаких следов испуга!
Горячее шоколадное плечо коснулось моей груди. И я в рубке снова, так же живо, ощутил обжигающее тепло. Лицо Илоны, в сверкающих капельках, улыбается напротив.
– …Ты меня спас, да? – после выдоха прошептала она с ударением на «Да»; получился сразу и вопрос, и утверждение, – Но как это у тебя получилось?
В глазах светит любопытство, но не детски прозрачное, а как бы занавешенное знанием ответа, пониманием ситуации.
И только теперь, в рубке «Ареты», я понял: не я её, нет! Она меня тогда спасла. Ведь прыгни я первым, на «Арете» был бы другой капитан. Но как она смогла? И ведь ни разу не проговорилась…
Я жадно смотрю на экран.
Мы сидим на нашем камне, полускрытые зеленоватым упругим зеркалом моря, рассматривая преломлённые отражения ног и колеблющиеся лица. Зеркало моря дышит легко и спокойно.