– Клянусь всегда говорить и писать правду, только правду, одну лишь правду! Клянусь применять свое главное оружие – слово – только во благо людей! Клянусь не идти против совести, не идти на сговор, не предаваться конформизму под любым предлогом мнимой и реальной целесообразности! Клянусь игнорировать реальную или возможную цензуру и самоцензуру! Клянусь никого не предавать, не пресмыкаться перед сильными мира сего, не продаваться им, не предаваться раболепию и чинопочитанию, не подстраиваться под конъюнктуру, не бояться угроз и шантажа, во избежание которого клянусь вести образ жизни добропорядочного и высокоморального человека! Клянусь положить все свои силы и даже жизнь для продвижения общества к более справедливому состоянию! Если же я нарушу эту клятву, то пусть пронзит меня в самое сердце всенародное презрение, и пусть огненный стыд в золу испепелит мою душу! – Обвинитель торжествующим взглядом обвел зал и остановил его на Модуляторе. – Ответьте, подсудимый, вам знаком этот текст?
– Да. Это Клятва Журналиста. Только после ее принятия университетские выпускники получают дипломы и лицензии для работы по специальности.
– И вы поставили подпись под этими словами?
– Разумеется.
– В таком случае, подсудимый, давайте в судебном следствии пройдемся прямо по порядку, по пунктам вашей профессиональной клятвы. Начнем с обязательства говорить и писать одну только правду…
Обвинителя перебил подскочивший как ошпаренный защитник:
– Протестую. Категорически протестую! Правда, в отличие от истины. – довольно расплывчатая философская категория, которую нельзя считать объективной, так как у каждого человека своя правда. Стало быть, правда – категория, скорее, субъективная. А мой подзащитный работал исключительно правдиво с его точки зрения.
– Ну допустим, – легко согласился с таким возражением ангел-обвинитель. – Но скажите, подсудимый, неужели за все время вашей журналистской практики, вы никогда не наступали «на горло своей правдивой песне» в сугубо объективном желании достичь мнимых или реальных личных материальных удобств? У обвинения есть неопровержимые доказательства (вы ведь в курсе, что Бог все видит!) того, что вы неоднократно шли на сделку со своей совестью при полном осознании греховности этого деяния в погоне за физическим комфортом.
– Протестую, – опять вскочил было бес-защитник но, взглянув в монитор ноутбука, сразу же протест снял.
– Ответьте, подсудимый, – обвинитель вцепился намертво. – Что вы чувствовали в момент совершения бессовестного поступка? Вам было все равно, вы испытывали душевные муки, а может вы радовались успеху в манипулировании людским сознанием и восхищались собственной находчивостью?
Журналист-Модулятор плаксиво захныкал:
– М-мне-е было с-стыдно!.. Но мне нужны были деньги. Я учился… Потом женился… Потом квартиру покупал… П-потом м-машину… Ы-ы-ы-ы-а-а, – подсудимый рукавом размазал сопли под носом. – П-потом ребенок… Ы-ы-ы-а-а-а…
– Ага. Стыдно, стало быть, – обвинитель удовлетворенно смотрел на раскисшего Модулятора человеческого сознания. – Мне бы не хотелось, чтобы к моменту вынесения вердикта присяжными оказалось, что вы опять лжете про свой стыд при совершении профессиональных гнусностей. Ей-богу, не хотелось бы…
– Протестую! – снова возник защитник. – Такого рода сомнения обвинителя – это заведомое и не оправданное никакими фактами искажение презумпции невиновности.
Обвинитель вежливо согласился с защитником и продолжил допрос подсудимого:
– Расскажите теперь о ваших взаимоотношениях с официальными цензорами и о желании и способности обуздать цензора внутри себя самого. Удавалось ли вам обходить расставленные рогатки на пути к читателю-зрителю-слушателю? Удавалось ли обуздать собственного подсознательного ограничителя, который где-то там в мозгу, исходя из жизненной целесообразности и внешних обстоятельств, нудил и подзуживал: «Не надо говорить все, что знаешь. Опасно. С работы выгонят или, вообще, убьют. Не хочешь врать, тогда просто не договаривай… А здесь как раз наоборот все перевернуть можно, факты подтасовать. Выгодно будет. Не стоит начальство плохими новостями огорчать» и так далее и тому подобное?
– Протестую! – традиционно воскликнул бес-защитник. – Самоограничитель в попытках высказать объективную правду есть у всех журналистов в той стране. Они с молоком матери впитывают страх и раболепие по отношению к действующей власти, вознесение которой на царство абсолютно не зависит от них, как и от всего другого народонаселения. Самоцензура у них – на генном уровне. А с такого рода заразой человек осознанно бороться не в силах. Для преодоления этого недуга нужны годы… десятилетия… века! Желание и возможность. Желание сейчас может и есть, а вот возможность их светское правосудие жестко ограничивает. Они все просто боятся попасть за правду в тюрьму!
– Ну, допустим…
– Не допустим, уважаемый обвинитель, а так и есть! И вы это не хуже меня знаете, ибо Бог все видит. Зачем же огульно обвинять человека и делать из него «стрелочника»!
– Хорошо, уважаемый защитник. Убедили… Но пусть подсудимый расскажет, насколько высокоморальным человеком и добропорядочным гражданином он был в земной жизни?
– Протестую! В безнравственном и даже преступном государстве невозможно быть его добропорядочным гражданином, ибо такое государство разжевывает, выплевывает, а иногда и проглатывает высокую мораль и нравственность как угрозу существованию самого такого государства.
– Тогда почему подсудимый не эмигрировал?! – взвился от собственной находчивости ангел-обвинитель. – Ответьте…
Журналист опять разнюнился:
– Как же я уехал бы? А семья? А мама-пенсионерка? А там куда?… Ведь никто не звал и не ждет… Стра-а-ашно было-о-о… Ы-ы-ы-а-а-а…
– Конечно, никто не звал и не ждет. Вы ведь, с позволения сказать, далеко не гений. Нельзя назвать вас ни кумиром, ни идолом, ни властителем человеческих дум. А все потому, что правда для вас, я имею в виду настоящую правду, – это то, чем вы манипулировали. А людские сознания и души для вас – объекты модуляций. Грех это, подсудимый! Вы дошли уже до такой степени разложения, что при начальственном заказе на журналистский материал о ком-то или о чем-то уточняли, мол, как преподносить надо: хорошо или плохо. Не журналистика это, а самый что ни на есть низкопробный агитпроп. Да и в личной жизни вы были далеко не эталоном. Пили, курили, наркотиками баловались, в азартные игры играли. А уж в бытность свою телезвездой супружеская измена для вас стала чем-то само собой разумеющимся. И ведь не только ваша жена страдала… Скольких порядочных женщин, чужих жен, вы во грех ввели и соблазнили! Сколько крепких семейных союзов разрушили! А-а-а! Молчите! Хнычете! Вам сказать нечего!
– Протестую! Мой подзащитный – мужчина и поэтому полигамен. А то, что женщины падки на знаменитостей, в том числе популярных телеведущих, так это нельзя ставить ему в вину. Тем более что он, как правило, никогда не был инициатором адюльтера. Женщины, в том числе, как вы говорите, уважаемый ангел-обвинитель, и порядочные жены-матери сами его хотели. Они сами на него вешались. А нормальному молодому, здоровому мужчине, к тому же, не прошедшему монашеский постриг, в таких случаях довольно трудно сохранять целомудрие и верность единственной жене. Верность, к тому же, по моему бесовскому мнению, – это глубоко надуманная условность и пережиток давнишнего матриархата…
– Протестую! – возопил теперь уже обвинитель. – Я категорически протестую против навязывания присяжным дьявольского взгляда на мироустройство и оправдания таким способом грехов обвиняемого!