Но Помпей-мечтатель отличался от других таких же мечтателей тем, что не думал прятаться от действительности. Напротив, он зорко вглядывался в реальный мир, упражняя ум размышлениями о великом, словно горы, и о малом, словно капли воды. Таким образом, его героические фантазии служили наковальней, на которой он выковывал настоящее, закаливал и обжигал, вгоняя в рамки суровой действительности.
Итак, Помпей собрал своих людей в центурии, когорты, легионы. Он тренировал их и проверял их личное снаряжение. Он отбраковывал слишком старых вьючных животных, сильными ударами проверял прочность осей, тряс повозки, спускал их на скорости по каменистому склону за лагерем. Все будет в отличном состоянии, потому что ничего непредвиденного не должно случиться, все должно быть совершенным, как совершенен он сам.
Через двенадцать дней после того, как Помпей начал набирать войско, пришло сообщение из Брундизия. Сулла двигался по Аппиевой дороге под приветственные крики, доносившиеся из каждой хижины, деревни, города. Но прежде чем отправиться в путь, рассказал Помпею гонец, Сулла собрал свою армию и попросил ее дать клятву верности – лично ему, Сулле. Если кто-либо в Риме и сомневался в намерении Суллы взять власть, тот факт, что армия поклялась поддержать его – даже в том случае, если Сулла выступит против правительства Рима, – недвусмысленно свидетельствовал: теперь война неизбежна.
А потом, продолжал гонец, солдаты Суллы пришли к нему и предложили ему все свои деньги, чтобы он смог заплатить за каждое зернышко пшеницы, за каждый лист салата, за каждый фрукт, пока они будут идти по Калабрии и Апулии. Никто не станет смотреть на них косо и не спугнет удачу их полководца, они не вытопчут полей, не станут убивать пастухов, насиловать женщин, морить голодом детей. Все будет так, как хочет Сулла. Он вернет им деньги потом, когда станет хозяином всей Италии, всего Рима.
Весть о том, что южная часть полуострова рада приветствовать Суллу, не слишком понравилась Помпею. А он-то надеялся, что к тому времени, как он явится к Сулле со своими тремя легионами закаленных ветеранов, тот будет отчаянно в них нуждаться. Теперь было ясно, что этого не случится. Помпей пожал плечами и пересмотрел свои планы применительно к обстановке.
– Мы пойдем по нашему берегу до Буки, потом направимся внутрь полуострова, к Беневенту, – сказал он своим трем старшим центурионам, которые командовали тремя его легионами.
Совет ему следовало бы держать с высокородными военными трибунами, которых Помпей мог бы найти – при желании. Но высокородные военные трибуны подвергли бы сомнению право Помпея вести армию, так что Помпей предпочел назначить командующих из числа своих людей. И пусть высокородные римляне его осудят, если узнают.
– Когда отправляемся? – спросил Варрон, поскольку никто другой не осмелился задать этот вопрос.
– За восемь дней до конца апреля, – ответил Помпей.
Но тут на сцене появился Карбон, и Помпей снова был вынужден поменять планы.
От Западных Альп прямая нить Эмилиевой дороги тянулась через Италийскую Галлию вплоть до Адриатического моря у Аримина. Из Аримина другая отличная дорога шла вдоль берега до Фан-Фортуны, прибрежного города в Умбрии, где начиналась Фламиниева дорога до Рима. Это делало Аримин стратегически важным пунктом, равным лишь Аррецию, стоявшему на подступах к Риму, к западу от Апеннин.
Поэтому логично, что Гней Папирий Карбон – двукратный римский консул и теперь правитель Италийской Галлии – поставил свои восемь легионов и кавалерию лагерем на окраинах Аримина. Отсюда он мог двигаться в любом из трех направлений: по Эмилиевой дороге через Италийскую Галлию к Западным Альпам, по Адриатическому побережью к Брундизию и по Фламиниевой дороге на Рим.
Вот уже восемнадцать месяцев он ждал возвращения Суллы. И конечно, понимал, что Сулла явится в Брундизий. В Риме пока еще оставалось слишком много людей, которые, когда придет время, встанут на сторону Суллы, хотя сейчас и заявляют о своем нейтралитете. И все они хотели бы свергнуть нынешнее правительство. Это делало Рим главной целью. Знал Карбон и то, что Метелл Пий Свиненок ушел в Лигурию, граничащую с Западными Альпами Италийской Галлии. С Метеллом Пием были два добротных легиона, которые он привез из провинции Африка, после того как сторонники Карбона выгнали его оттуда. Карбон был уверен: как только Свиненок прослышит о высадке Суллы, он пойдет на соединение с мятежником и это сделает уязвимой также Италийскую Галлию.
Конечно, имелись шестнадцать легионов в Кампании, и они были намного ближе к Брундизию, нежели Карбон в Аримине. Но насколько надежны консулы нынешнего года, Норбан и Сципион Азиаген? Карбон не мог быть полностью в них уверен. Он сам, своей волей, ушел из Рима. В конце прошлого года он был убежден в двух вещах: что Сулла нагрянет весной и что Рим с большей вероятностью выступит против Суллы, если самого Карбона там не будет. Так что он обеспечил консульство двух стойких своих сторонников, Норбана и Сципиона Азиагена, а потом сам себя назначил правителем Италийской Галлии, чтобы контролировать происходящее и при необходимости быть в состоянии действовать в любой момент. Выбор консулов был, по крайней мере теоретически, хорош, ибо ни Норбану, ни Сципиону Азиагену не приходилось ждать пощады от Суллы. Норбан был клиентом Гая Мария, а Сципион Азиаген во время Италийской войны переоделся рабом и бежал из Эсернии – поступок, вызвавший у Суллы презрение. И все же достаточно ли они сильны? Используют ли они свои шестнадцать легионов как истинные полководцы или упустят счастливый случай? Этого Карбон не знал.
Но одного он не учел: что наследник Помпея Страбона, совсем мальчишка, будет иметь наглость набрать три полных легиона из ветеранов своего отца и отправиться на соединение с Суллой! Не то чтобы Карбон всерьез воспринимал молодого человека. Карбона беспокоили три легиона ветеранов. Если они попадут к Сулле, он их использует блестяще.
Квестор Гай Веррес сообщил Карбону о предполагаемой экспедиции Помпея.
– Мальчишку следует остановить, прежде чем он двинется в путь, – сказал Карбон, хмурясь. – Какая досада! Мне лишь остается надеяться, что Метелл Пий не уйдет из Лигурии, пока я не расправлюсь с Помпеем-младшим, а консулы смогут совладать с Суллой.
– С Помпеем-младшим справимся быстро, – уверенно заметил Гай Веррес.
– Согласен, и все же это досадно, – сказал Карбон. – Пожалуйста, позови моих легатов.
Легатов Карбона было никак не найти. Веррес бегал из одного конца лагеря в другой – слишком долго, Карбону это не понравится. Пока Веррес разыскивал легатов, много мыслей пронеслось у него в голове, но ни одна из них не была о наследнике Помпея Страбона. Нет, все его думы – о Сулле. Хотя они с Суллой никогда не встречались лично (не было случая, поскольку отец Верреса был заднескамеечником в сенате, а сам он служил во время Италийской войны у Гая Мария, а потом у Цинны), Веррес помнил, как выглядел Сулла, когда шагал в процессии во время вступления в должность консула. Сулла произвел на Верреса огромное впечатление. Поскольку по натуре Веррес не был военным, ему и в голову не приходило отправиться с Суллой на Восток. К тому же Рим Цинны и Карбона не казался ему таким уж отвратительным. Верресу нравилось быть там, где водятся деньги, ибо он обладал тонким художественным вкусом и непомерными амбициями. Но теперь, разыскивая легатов Карбона, он подумал: «А не пора ли сменить лагерь?»
Строго говоря, Гай Веррес являлся скорее проквестором, ведь срок его квесторства истек в конце года. Должность он сохранил только благодаря Карбону. Тот был так доволен своим выдвиженцем, что взял его с собой в Италийскую Галлию. А поскольку в функции квестора входили все финансовые вопросы, Гай Веррес обратился в казначейство и от имени Карбона получил сумму в 2 миллиона 235 тысяч 417 сестерциев. Эти деньги, упакованные до последнего сестерция, должны были покрыть все расходы Карбона – плату легионам, снабжение их продовольствием, обеспечение надлежащих условий для командующего, легатов, слуг, квестора, а также тысячу других мелочей, не входящих в разряд перечисленных.