– Кофе, один, без сахара. Я не обедала. И тишину.
Асаф зажег спиртовку, насыпал в турку из пакета молотый кофе, залил водой из бутылки. До момента, когда кружевная пенка поднимется вровень с медным краем, есть немного времени. И его можно потратить на то, чтобы сделать вид, как сильно занят.
– Вот черт! С кардамоном, да? – легкость, с которой они чертыхаются, Асафа всегда коробила. Он поморщился, и, подавив растущее раздражение, мягко ответил:
– Нет. Только кофе.
И вдохнул чудесный бархатистый запах, к которому действительно пряными нотами примешивался кардамон. В замешательстве нашел на столе упаковку – нет, никаких добавок. Глянул растерянно на гостью. Та уже закрыла блокнот, простой карандаш заложила за ухо, и с интересом разглядывала драпировку на потолке.
– Наверное, он у вас хранился где-то рядом с приправой и запах весь впитал. Я плотно закрытую банку с кофе в холодильнике храню. Тогда есть шанс, что будешь пить то, что хочешь, а не весь букет запахов из кухни… Но, честно сказать, я сейчас любому кофе буду рада…
Она действительно была рада. Держала обеими руками стеклянный стакан с кофе – ужасно горячий, пила глоточками и улыбалась. С таким удовольствием разглядывала магазин, что Асаф на всякий случай тоже начал его рассматривать – может, что-то упустил? Нет, все то же. Все стены до невысокого потолка закрыты резными деревянными стеллажами с зеркалом и стеклянными полочками, сплошь уставленными баллонами с маслами. В одной из витрин – кремы и маски фабричной расфасовки. В углу на сейфе рулоны «настоящих папирусов» с идеально лохматыми краями, во втором – коробка с пустыми флаконами и пробки, на ней – сложенные стопкой коробочки для духов, и саджжада, коврик для намаза. Весь третий угол занимает короб кондиционера, на котором мотыляет лопастями вентилятор. Какие-то провода и проводки перепутанные, четки, проспекты, журналы, распечатанные хадисы, сандаловый портсигар, маленький саркофаг черного дерева с миниатюрной куколкой-мумией внутри, горсть леденцов в плошке, моток ниток с иголкой, начатая пачка сигарет, зашарканный музыкальный центр с флэшкой, забытое кем-то из туристов пустое портмоне… Подлокотники диванов затерлись, красный, весь в цветах, палас, затоптался. Зато никакой пыли, Ахмед из утренней смены за небольшие деньги каждый день все пылесосит и натирает зеркала и полки.
– А вы не пьете кофе? – ее вопрос застал врасплох. Он давно привык, что люди всегда хотят, чтобы говорили только о них, интересовались только их проблемами – он, Асаф, виртуозно жонглировал всегда темами, и разговор, ни на минуту не прерываясь, всегда шел только о госте. С этой туристкой все как-то не ладилось. Рассказывать о себе чужим людям – да о таком и в страшном сне не приснится.
Асаф решил, что она просто выбила его из режима – в это время, после намаза, он всегда в одиночестве пил кофе, после которого курил. При ней он курить не будет, стало быть, и кофе не выпьет. Значит, просто нужно начать работать – он подберет ей что ни будь сладкое, из того, что любят дамы неопределенного возраста. Интересно, сколько ей? Наверное, к сорока, хотя этих приезжих сложно понять. Да, нет разницы, женщины всех возрастов и национальностей похожи. Хотят слышать, что они самые красивые, чувствовать себя единственными и ощущать, что их ведет сильный мужчина. Сильнее, чем они сами. И Асаф давно вывел для себя лучшую формулу хорошей выручки – над женщиной властвовать, мужчине достойно уступать. И даже если потенциальная покупательница пока не ведет себя, как покупательница – нужно просто ее привести к общему знаменателю.
– Кофе – потом. Хочешь масло, духи, маска Клеопатра? – он смотрел в оба, ожидая мелких, почти незаметных подсказок, что подает любой совершенно неосознанно. Женщина, переведя взгляд с полок на столик перед собой, спросила:
– А есть бергамот? И сандал? И лотос! Есть?
Асаф, чувствуя, что у него от напряжения гудит голова, потянулся к полкам. Бергамот? Лотос? Сандал? Зачем? Эти масла никогда не смешиваются, он их даже на разные стеллажи ставит. Это как небо и камни, человек и червяк. Очень далеко друг от друга. Не понятно, что она действительно хочет.
Неопределенность он ненавидел. Обожал порядок на полках, любил смешивать масла для получения тех или иных запахов, знал, что его смеси действительно помогают тем, кто их купил. Верил в их чудодейственную силу, и так же ни на йоту не сомневался, что запахи его масел и духов могут лечить, убирать бессонницу, облегчать боли, улучшать настроение, вызывать страстное влечение. Он знал о маслах все, и выбор бергамота, сандала и лотоса рождал в нем болезненный протест.
– Нет! Лучше дам тебе бергамот и апельсин, смотри! – он быстро, не давая опомнится, капнул на ее ладонь из двух бутылок, растер. Правильное, хорошее сочетание. В голове сразу прояснилось, дышать стало легко. С удовольствием смотрел, как она уткнулась всем лицом в ладошки. Вдохнула глубоко, пробормотала:
«Ммммм! Как вкусно!» Его раздражение сразу растаяло, отпустило, привычно и тепло разлилось по всему телу расслабление.
– А сандал – сандал лучше ни с чем не смешивать. Он вязкий, смотри, где кожа плохая, слабая, растяжки, или целлюлит, или просто усталая кожа – вот так втираешь, долго, совсем чуть —чуть, капельку, и он лечит! У него запах свой, не очень сильный, но… – он запнулся, подыскивая подходящее в неродном русском слово.
– Плотный. У него запах очень плотный. Он все остальные просто съест! – она задумчиво продолжила его фразу. – Как он мне нравится… а лотос?
– Спасибо. Да, он плотный, правильно. А лотос всегда будет над ним, как…
– Как туман над землей. – Она открыла баллон с маслом, и зажмурившись, вдыхала невесомый, нежный запах масла лотоса.
– Спасибо, да! – ему вдруг стало весело. – Попробуй манго! И лаванду! И…
На маленький столик перекочевывали одна за одной бутылки и баллоны. Запахи смешивались в воздухе, слова, не найденные Асафом, всегда произносились Лией. Какое странное у нее имя, мелькнуло и пропало где-то у него в сознании. Она вообще просто странная. Отказывается от духов, и нюхает только чистые эфирные масла. Но ведь женщины всегда хотят духи, от которых у мужчин идет кругом голова. Он стоял и с усмешкой смотрел, как Лия уткнувшись в свое запястье, шумно вдохнула и резко выдохнула, потом чуть сдвинула руку, повторила. Потом подняла на Асафа совершенно осоловевший взгляд, плюхнулась на диван, и пробормотала:” Как же все вкусно пахнет… Но я его, так и не почуяла. А он есть, Асаф, у тебя в магазине, этот запах, и я хочу его найти! Я чувствовала его сквозь сон…»
Он уже не помнил, что открывал для нее, а что нет. Озадаченно оглядел полки и ряды баллонов. Все заново?
– Он пахнет… кожей. И чем-то горячим, и даже жарким…
Этого было достаточно. Кожа и жар. Это мускус. Но как? Эти бутылки он открывал вчера, и то, потому что сам любит – мускус, белый и красный. Женщинам он в чистом виде не нравится, да и редко, кто из мужчин-туристов могут его оценить. Мускус… Когда его вдыхаешь, нужно, что бы запах шел поверху, не оседая в горле и груди. Иначе его первые резкие ноты обожгут все внутри, украдут полноценный вдох. А вся его нежная теплая терпкость потеряется в этом неприятном ощущении. Вдвое дороже остальных масел сейчас, чистый мускус когда-то был в прямом смысле на вес золота.
Асаф с сомнением глянул на Лию. Она сидела, уткнувшись в сгиб локтя. Глаза зажмурены, короткие волосы торчат во все стороны. Пробормотала что-то невнятное. Ему вдруг стало интересно, что ей так понравилось, кажется, локтевой ямке досталась смесь диких роз, или лимон. Или магнолия и амбра? Не успев себя убедить, что это очень неправильно, Асаф сел рядом, и, спросив, разрешения, повторил Лиин маневр. Точно, дикие розы и магнолия, и что-то еще, никак не понять. Он чуть сдвинул ее руку, снова вдохнул. Так, тут сандал, дальше ночная фиалка, амбра, кора горького дерева. Миндаль. Грейпфрут. Абсолютно чистые, не измененные, как обычно, запахом кожи. И еще что-то, неуловимо знакомое, тонкое, что-то забытое давным-давно. Отдельно, не смешивается ни с одним нанесенным запахом, чувствуется через все ароматы.