Пока выгружали специализированные носилки, Эдуард Владиславович хлопотал поблизости, с откровенной грубостью всем выговаривая:
– Аккуратнее, «олухи»! Вас что, совсем не учили, как обращаться с бесчувственными больными?! Нежнее всё нужно делать, и деликатнее!..
Заносчивый, он проследовал вплоть до операционной палаты; там его остановил не менее строгий нейрохирург, который и собирался проводить спасение подстреленной пострадавшей. На грудном служебной «бейджике» значилось: «Нейрохирург Бронислав Сергеевич Винкерт». Пожилой мужчина, с ростом чуть выше среднего, с серыми уверенными глазами, он стойко выдержал грозный начальственный взгляд. Становилось более чем очевидно, что ему не впервые приходится сталкиваться и с негативным обращением, и с яростным натиском; а значит, он точно знает, как следует поступить и в таких, и в подобных им случаях. Его серьёзное, чуть вытянутое лицо, отмеченное продолговатыми углубленьями, ничуть не меньше свидетельствовало, что вряд ли он соберётся уступить – кому бы то ни было! Будто бы подтверждая, суровый доктор спокойно, но решительно обозначил:
– Гражданин, Вам придётся чуть-чуть обождать – посидеть в общественном коридоре.
– Нет! – возразил ему гневно Корнилов, – я генерал ФСБ! Моё положение даёт огромные полномочия! Хотите того или нет, я буду присутствовать при хирургической операции!
– Только в том случае, – настаивал Винкерт, – если перешагнёте через мой безжизненный труп. Правда, тогда Вам самому придётся заниматься умирающей девушкой.
– Да-а?.. – почти сдаваясь, засомневался влиятельный офицер, говоря значительно более уравновешенным тоном. – Но я хочу присутствовать – и всё видеть лично.
– Извините, но так не положено! У нас тоже есть строгие правила да писанные инструкции. Скажу больше, пререкаясь, мы тратим драгоценное время; от него, между прочим, напрямую зависит жизнь раненой пациентки, – выдал несговорчивый врач за полновластное заключение, а хлопнув двустворчатой дверью, отправился к рабочему месту.
* * *
В то же время, пока происходила напряженная транспортировка несостоявшейся супруги Корниловой, двое охранников проводили оперативные процедуры, направленные на розыск отпетых преступников. Первым делом необходимо остановиться на личностных качествах. Первый, что внешнее походил на пресловутого терминатора, звался Рыковым Григорий Михайловичем. Имея квадратное лицо, он обладал и мощной фигурой; серо-зелёные большие глаза излучали добросовестный взгляд, не до конца лишённый аналитического рассудка; огромная голова, остриженная под коротенький «ёжик», походила на переросший, вот-вот готовый лопнуть, капустный кочан. Неброская одежда включала чёрный, как у секретных агентов, плащ, однотонный костюм и красный, чуть больше оранжевый, галстук; туфли виделись новыми, прочными, считались, наверное, дорогими. Второй, по фамилии Громов, по имени Михаил, по отчеству сын Петра, внешне мало чем отличался, разве выглядел чуть крупнее и выделялся немыслимой силой, сравнимой с человеком-горой, непобедимым и неприступным. К сожалению, одаряя невиданной мощью, Бог совсем лишил его практичного разума. Последнее утверждение чётко прослеживалось в сереньких «поросячьих» глазках, выражавших если и не полное, то частичное тупоумие. Бесстрастная физиономия, круглая и широкая, отмечалась наголо обритой ровной башкой; к ней прижимались ровные, словно влитые, уши – в общем, и то и другое лишь дополняло полное сходство с бездумной «торпедой» (человеком, лишенным собственной воли и привыкшим выполнять любые приказы, какими бы безрассудными они не казались и как бы трудно не приходилось, мало задумываясь о грядущих последствиях). Оба они приставились к Вернер Екатерине дневными телохранителями, и мало б кому пришла крамольная мысль пуститься с ними в открытое, по-идиотски тупое, противоборство. В похожих случаях, на смену внушительной силе приходит звериная хитрость, что и продемонстрировал бандюга Туркаев, недавно освободившийся из мест тюремного заключения. Но?! Как раз о нём-то обоим проштрафившимся охранникам и не было ведомо. Поставленную же генералом прямую задачу требовалось (хоть тресни!) по-быстрому выполнить. Заодно искупить ту непростительную небрежность, какую допустили в охране бесценной жизни, вверенной под неусыпное попечение.
Подключив к оперативному розыску и бойких спецназовцев, при́нялись активно обследовать все имевшиеся в подъезде жилые квартиры.
Глава IV. Обыск дома. Операция
На двенадцатой лестничной площадке располагалось четыре квартиры. Две соседние (что рядом с Вернер) оказались тоскливо пустыми, в третьей проживала одинокая женщина, дожившая до престарелого возраста. Узнав, что зовут её Семечкина Ангелина Ивановна, Рыков обратился с насущным вопросом:
– Что, бабушка, а не случалось ли за последнее время в вашем подъезде чего-нибудь подозрительного?
– Конечно, милок, – честно призналась откровенная собеседница, – вот, скажем, сегодня собра́лось много военных людей; они зачем-то «искурочили» чужую квартирную дверь – как, по-твоему, разве это неподозрительно?
– Да нет, не то… – разочарованно заметил ей Громов, – про женщину мы знаем… может, чего-то ещё?
– Например, – добавил Григорий Михайлович, – не заходил ли в подъезд кто-нибудь незнакомый? Сразу прошу: нас и военных спецназовцев во внимание принимать не стоит.
– Как же, сынок, – вдруг вспомнила Семечкина, – проходил сегодняшним днём немного странный мужчина… На вид, мне показалось, сантехник – и инструментальная сумка вроде при нём, как оно и положено? – но это, уж точно, никакой не местный водопроводчик.
– Почему такая уверенность? – ухватился за «тонкую ниточку» более разумный телохранитель.
– Всех наших ремонтников я знаю наперечёт – а этот явно какой-то чужой.
– Может, его прислали кому-нибудь на замену? – продолжал уточняться Рыков, недоверчиво хмурясь. – Или же, предположим, только устроился?
– Нет, – уверенно констатировала старая женщина, – он никакой не рабочий.
– Почему? – искренне удивился Громов.
– Весь его дерзкий вид отчётливо говорил, что он, скорей, кровавый бандит, чем кто-то другой.
– Как так? – продолжал Михаил Петрович дивиться старушечьим рассуждениям.
– Всё очень просто, – разъяснила Ангелина Ивановна несложные наблюдения, – рожа наглая, взгляд волчий, идёт чурается – словом, ведёт себя как будто бы на охоте, а главное, ни с кем не здоровается. Одно моё мнение – ярый бандит.
– Наблюдение значимое, – вставил Григорий Михайлович, – а как, простите, Вы его сделали?
– Очевидно, голубчик, ведь я с ним на лестничной клетке встретилась и воочию лицезрела.
– Что же Вы, бабушка, в милицию не просигнализировали? – искренне удивился Рыков. – Если он, по-вашему, так походил на злостного уголовника?
– Сейчас каждый второй – отпетый преступник. Так что ж, на всех, на них, властям сообщать? – сделав категоричное заключение, Семечкина лишний раз доказала, что вовсе не лишена осмысленной логики. – Я думаю, там, – она подняла указательный палец вверх, – и так про всё знают – дык чего же за́нятых людей зазря отвлекать?
Замечание представлялось на диво закономерным, и возразить было нечем: преступная активность, и правда, находилась на крайне высоком уровне. Полагая, что искать у дряблой старушенции запоздалые угрызения – это не совсем, чего им так нужно, телохранитель «номер один», продолжая допытываться, спросил:
– Интересно, куда подозрительный сантехник девался впоследствии?
– Наверх, сыночек, отправился, – ответила Ангелина Ивановна, – а вот как спустился, извините, не видела. К кому он пошёл и зачем, я тоже не ведаю, потому что – как уже и сказала – он даже не поздоровался. Затевать ознакомительный разговор я попросту не решилась.