Звуки города – оглушительная какофония из свиста, гудков, музыки и ругани. Привычный к тишине, Чиро сомневался, сможет ли когда-нибудь к этому приспособиться. Когда они прибыли на Малберри-стрит, он вызвался заплатить кучеру, но Ремо не позволил. Чиро выпрыгнул из повозки и подал руку Карле. Синьора Дзанетти кивнула мужу, явно впечатленная манерами Чиро.
Босоногий мальчишка в потрепанных шортах и рваной рубашке протянул Чиро раскрытую ладонь. Его черные волосы были неровно обкромсаны, густые брови приподняты выразительными домиками, встревоженные карие глаза широко раскрыты.
– Va, va! – прикрикнула Карла на мальчика, но Чиро дал ему монетку.
Мальчишка, зажав монету в высоко поднятой руке, развернулся и побежал по тротуару, чтобы присоединиться к друзьям. А те, в свою очередь, рванули к Чиро. Но Ремо ухитрился втолкнуть его в дом, прежде чем карманы Чиро опустели.
Бедняки в Маленькой Италии отличались от тех, что Чиро видел раньше. В горах бедняки одевались в простую, но крепкую одежду. Бархат им заменяла вареная шерсть. Пуговицы и тесьма пришивались лишь к праздничной одежде, которую надевали на свадьбы или похороны. Нью-йоркские итальянцы тоже были в одежде из простой шерсти, вот только на головах у них красовались шляпы, ремни сияли золочеными пряжками, а пуговицы так и сверкали. Женщины были щедры на помаду и румяна, а на каждом пальце у них блестело по золотому кольцу. Разговаривали они оглушительно, сопровождая речь театральными жестами.
В Итальянских Альпах такое поведение сочли бы проявлением дурного воспитания. В городке, где вырос Чиро, выбор товаров на тележках торговцев был скромен, а скинуть цену можно было лишь самую малость. Здесь же тележки ломились от товаров, а покупатели были разборчивы. Чиро приехал из мест, где люди были благодарны, если им удавалось купить самую скромную вещь. Здесь же каждый действовал так, будто имеет право на лучшее. Чиро словно попал в цирк, представление в котором шло итальянское, но шатер был американским.
Энца быстро сняла передник, на котором расплывались пурпурные пятна, и пригладила волосы. Она проскользнула в дом через боковую дверь. Пока Марко забирал у землевладельца шляпу и пододвигал ему стул, Энца достала с полки два маленьких бокала и поставила их между отцом и падроне.
– Я всегда говорил, что у детей Раванелли лучшие в горах манеры, – улыбнулся синьор Ардуини.
Энца смотрела на него, думая, что если бы так сильно его не боялась, если бы ее так не беспокоила власть, которую синьор Ардуини имел над их семьей, то он мог бы ей по-настоящему нравиться.
– Благодарю вас, – сказал Марко.
Энца открыла жестянку с печеньем и выложила на тарелку сладкие анджинетти, расстелила перед мужчинами льняные салфетки.
– Хотел бы я, чтобы моя дочь обладала грацией этой синьорины, – сказал Ардуини.
– Мария – очаровательная девушка, – заверил его Марко.
– Очаровательная и испорченная, – вздохнул Ардуини. – Но спасибо.
Энца все знала об избалованной Марии Ардуини, поскольку шила для нее наряды, когда брала сдельную работу в деревенском ателье. Если Мария не могла решить, какую ткань выбрать, она заказывала сразу три платья вместо одного.
– Мы всегда счастливы видеть вас. Что привело вас сегодня? – спросил Марко.
– Я собираюсь покинуть горы и пришел поговорить о доме.
– Нам бы хотелось договориться об условиях продажи, – начал Марко.
– Прежде я всегда рассчитывал когда-нибудь продать его вам, – сказал синьор Ардуини.
Марко продолжил:
– Мы надеемся выплатить последний взнос на исходе лета.
Энца накрыла ладонью руку отца:
– Синьор Ардуини, вы сказали, что раньше надеялись продать дом нам.