Он медленно заговорил:
– Я побывал в чужих странах. Но нигде не встретил женщины, похожей на Энцу. Она умна без высокомерия. Она красива без тщеславия. И она изящна без малейших усилий. Я люблю ее и подарю ей достойную жизнь. Рядом с вашей дочерью я становлюсь лучше. Рядом с ней я чувствую благодать.
Он умолк. Молчал и Марко, обдумывая его слова. Он угадывал в Чиро непонятную печаль. Марко не знал, что это, груз прошлого или предвестие будущего. Он лишь видел в этом парне серьезность, порожденную испытаниями, какие на долю самого Марко не выпадали. И на его взгляд, этот союз будет крепок, Джакомина благословила бы его. Не стоило забывать и о том, что Чиро их земляк, он говорит на том же диалекте итальянского, что и они, знает их обычаи. Они одной крови, а для Марко Раванелли это было важным доводом.
Чиро окаменел на краешке кресла. Его будущее, его надежды были сейчас во власти сидящего напротив человека.
Марко медленно достал из кармана конверт. Положил на стол, накрыл ладонью и посмотрел на Чиро:
– Для Энцы.
– В этом нет необходимости, – сказал Чиро.
– Это важно для меня. Я разрешаю тебе жениться на моей старшей дочери, моем первенце. Мужчины обычно ждут первым сына, но я скажу тебе – не родился еще сын, доставивший отцу столько же радости, сколько доставила мне Энца. Есть дочери – и дочери, но Энца только одна. Я вверяю тебе свою плоть и кровь. И ожидаю, что ты оправдаешь доверие.
– Оправдаю, сэр.
– Наш дом в Скильпарио готов уже почти как год. Я мог бы сразу вернуться в Италию, но остался, чтобы скопить на приданое дочери. Мне приносит удовлетворение мысль, что эта небольшая жертва облегчит Энце начало ее новой жизни. Один год из тех пятидесяти, что я провел на земле, – ничтожная малость по сравнению с тем, что она для меня значит.
– Благодарю вас, синьор. Я не забуду, сколько труда вы вложили, чтобы подарить Энце эти деньги.
Марко поднялся. Чиро тоже встал. Энца приоткрыла дверь и заглянула в комнату.
– Все улажено, – сказал ей Марко. Энца подбежала к отцу, обняла. – Твое счастье – это и мое счастье, – прошептал Марко на ухо дочери. – Будь же счастлива, моя Энца!
30 ноября 1918 года
Дорогая синьора Рамунни!
С тяжелым сердцем я отказываюсь от должности швеи костюмерного цеха Метрополитен-опера. Я любила каждое мгновение, проведенное на работе, даже когда приходилось задерживаться допоздна и казалось, что мы не успеем завершить проект к поднятию занавеса. Никогда не забуду дарованную мне привилегию стоять в кулисах, наблюдая, как созданные нашими руками костюмы восхищают публику цветом, линиями, складками, формой и силуэтом, этими важнейшими элементами, о которых Вы мне говорили.
Мы с Лаурой часто вспоминаем тот день, когда Вы наняли нас на работу. Мы думали тогда, как и теперь, что опера еще не знала другой леди, так же украсившей ее, как Вы. С Вашей помощью работа была для нас как песня, и в этом самое главное.
Покидая Вас и своих коллег, костюмеров и великих певцов, я хочу, чтобы все вы знали, что навсегда останетесь в моем сердце. Когда я думаю о Вас, я всегда приношу благодарственную молитву. Желаю Вам всего наилучшего, ибо я уверена, что никто более Вас не заслуживает счастья. Надеюсь, что за Вашу щедрость ко мне Вам воздастся вдесятеро. Mille grazie, Signora. Auguri! Auguri!
Энца тщательно промокнула письмо. В глазах ее стояли слезы. Теперь она знала, что такое жертва. Чиро хотел начать их новую, совместную жизнь в Миннесоте, и Энца согласилась. Чиро разложил перед ней карту, объяснил, куда именно они отправятся и как они с Луиджи намерены начать свое дело. Паппина понравилась Энце еще тогда, на крыше у Дзанетти годы назад, так что она знала: в новом путешествии у нее будет добрая подруга.