– Буду помогать ему, а он – мне.
– Правда? Мужчина поставит твою работу вровень со своей? Ушам не верю!
– Я надеюсь на это, Лаура.
– Да уж. Надежда – это прекрасно. Вот только память у нее плохая. Что бы ни наколдовало твое воображение, надежда услужливо дорисует картинку.
– Ты просто его не любишь.
– Да я его знать не знаю. Но сейчас речь не о том. Речь о моей любимой подруге, для которой я хочу самого лучшего. Ты не представляешь, во что ввязываешься. Ты будешь жить на Малберри-стрит и обстирывать хозяйку. Я не знаю, как он убедил тебя разрушить жизнь, которую ты налаживала годами. Наобещал, наверное, невозможного.
– Он обещал любить меня. И хоть раз в жизни я собираюсь совершить непрактичный, неумный, опрометчивый поступок. Я собираюсь послушаться сердца, а не рассудка и не чувства долга. Я собираюсь сделать что-то для себя и буду счастлива, что так поступила.
Лаура вздохнула:
– Ты безумна. Он заполучил тебя. Готова признать его превосходство. Для женщины любовь – мечта, обитающая на небесах, и если мужчина сулит соорудить лестницу, что до нее дотянется, то женщина тут же подбирает юбку и карабкается за ним к звездам. Теперь моя очередь надеяться. Я надеюсь, что синьор Ладзари не разочарует тебя.
Лаура повернулась на другой бок, натянув одеяло до подбородка.
Энца той ночью не спала. Долгие часы до рассвета она думала о Вито и Чиро и о своем выборе.
Огонь отбрасывал на стены мягкие отблески, высвечивая трещины в старой краске. Но, вглядываясь в них, Энца не видела никаких силуэтов и теней, которые могли бы предсказать будущее, не видела вообще никаких знаков. Всю ночь, которая должна была стать счастливейшей в жизни, Энца проплакала – в подушку, чтобы не разбудить Лауру.
Поужинав стейком с луком, свежим хлебом и кофе с пирогом, Ремо и Карла отправились спать. Чиро несколько часов рассказывал о войне и своем путешествии в Рим. Он думал, не рассказать ли об Энце, но решил, что лучше не надо: судя по всему, Карла ждала, что он немедленно вернется к работе. Ее банковская сумка давно уже не распухала, как в те времена, когда Чиро без устали тачал одну пару обуви за другой. Синьора желала вернуть золотые годы, и как можно скорее.
Чиро услышал, как во входной двери поворачивается ключ. Он встал и выглянул из-за занавески.
– Не стреляй, – сказал Луиджи, поднимая ключ вверх. И воскликнул: – Боже мой, какой же ты тощий!
Друзья обнялись.
– А про тебя такого не скажешь. Как семейная жизнь?
– Паппина в ожидании.
– Auguri!
– Grazie. Grazie. Мы живем на Хестер-стрит.
– И как там?
– Не очень. Шумно. Нет сада. Я хочу увезти Паппину.
– Куда?
– Мы подумывали о том, чтобы вернуться домой, в Италию, но там нет работы. Из-за войны все стало только хуже. – Он понизил голос: – И я устал вкалывать на них. – Он показал на потолок. – Пашу семь дней в неделю, а платят мне за пять.
– Синьора хочет, чтобы я завтра же утром уселся за машинку – за ту же плату, что и прежде. Мол, времена тяжелые.
– Для нас. Не для нее. Карла не могла дождаться, когда ты вернешься. Удивительно, что не наняла мула, чтобы разыскать тебя в полях Франции. Она поджарила тебе отбивную?
Чиро кивнул.
– Так вот она и держит нас под каблуком. – Он похлопал себя по животу. – Желая добиться, чтобы ты работал вдвое за те же деньги, кидает тебе стейк. Нет, пора нам делать ноги.
– Ремо говорит, что хочет вернуться в Италию.
– Считаешь, мы сможем заполучить его дело? Никогда этого не будет. Синьора слишком любит звонкие монеты.