Как бы я хотел сейчас с близкого расстояния внимательно рассмотреть его лицо! Я следовал за звуками его шагов. Серхат быстро отодвинул доску забора и пролез. Потом протянул мне свою горячую влажную руку. Я оказался на территории фабрики. Да, это был наш участок. Сторожевой пес лаял как безумный, натянув цепь.
Я решил, что если порвется цепь и собака на нас бросится, то я в нее выстрелю, и поэтому, не обращая внимания на ее лай, шагал мимо фабричных зданий. Покойный Хайри-бей и его сын, который недавно принял дела отца, навтыкали на этом участке прачечных и красилен гораздо больше, чем планировали. За последние десять лет, прежде чем перенести производство в Бангладеш, они построили и другие здания, которые использовались как склады.
Наш колодец оказался внутри рабочей столовой, про планы постройки которой Хайри-бей некогда рассказывал во время каждого своего визита. При неясном свете неоновой вывески на каком-то доме за оградой мы наконец подобрались к колодцу, затерянному среди ржавых железок и труб.
Мой провожатый, наклонившись, принялся дергать ржавый замок на крышке люка.
– Ты очень хорошо здесь все знаешь, – сказал я.
– Энвер меня часто сюда водил.
– Почему?
– Не знаю, – сказал он, продолжая возиться с замком. – А вы почему захотели прийти сюда?
– Я так и не смог забыть, как мы здесь работали с Махмудом-устой, – сказал я.
– Не сомневайтесь, он тоже все время о вас помнил.
Был ли это намек на то, что я сделал Махмуда-усту инвалидом?
На лицо молодого человека упал свет, и я внимательно всмотрелся в него.
Да, возможно, черты и выражение лица этого парня и походили на мои, совсем как его рост и телосложение, но мне не нравился его характер. Айше обманулась. Это не мог быть мой сын.
Сообразительный провожатый сразу догадался, что он мне не нравится. Воцарилась тишина. Теперь он враждебно смотрел на меня.
– Дай-ка я посмотрю, – сказал я и опустился на колени, пытаясь открыть замок.
Я поднялся и протянул парню отломившуюся дужку.
– Подними крышку, – попросил я.
Он постарался открыть крышку, но железо не поддалось. Какое-то время я смотрел на Серхата, но потом не выдержал и начал ему помогать. Крышка наконец со скрипом отвалилась, словно дверь в тысячелетнее византийское подземелье.
В бледном свете все той же неоновой вывески я увидел паутину, под ногами блеснули спины испуганных ящериц. Сильный запах плесени ударил мне в нос. Вскоре глаза привыкли к темноте. Я разглядел на дне нашего колодца воду либо грязь, отражавшую свет. Глубина не только пугала; волей-неволей она заставляла почувствовать восхищение человеком, который вырыл подобную яму лопатой и заступом. Перед моими глазами ожил образ Махмуда-усты.
– Кружится голова, – произнес мой молодой провожатый. – Можно упасть. Этот колодец затягивает.
– Не знаю, почему-то я подумал об Аллахе, – сказал я доверительно. – Махмуд-уста был не из тех, кто пять раз в день совершает намаз. Но тридцать лет назад, по мере того как мы рыли колодец, мне казалось, что мы не спускаемся под землю, а поднимаемся наверх, в небо, к звездам, чтобы быть с Аллахом и его ангелами.
– Все создал Всевышний Аллах! – откликнулся сообразительный Серхат. – К тому же Он повсюду – и на небе, и на земле, и на севере, и на юге.
– Да, это так.
– Тогда почему ты не веришь в Аллаха? – неожиданно перешел он на «ты».
– В кого?
– В Аллаха Всевышнего, – сказал Серхат, – в Аллаха, создавшего небо и землю.
– А ты откуда знаешь, что я не верю в Аллаха?
– Это по твоему виду и так ясно.