– Волосы у нее до сих пор рыжие. Она до сих пор красивая. После того как она развелась со своим мужем Тургай-беем, он умер. Их брак был несчастливым, но она по-прежнему полна жизни и мечтает о театре. Ясно, что ее заставило об этом заговорить не желание отомстить, а скорее потребность обеспечить своего сына. Ей должно быть известно о тестах ДНК и о том, что «правило одного года» более недействительно…
– А чем парень занимается?
– Энвер изучал бухгалтерское дело в каком-то университете. Он холост. Имеет свою маленькую бухгалтерскую контору в Онгёрене. Говорят, он связан с молодежными националистическими группировками, ненавидит курдов и «леваков». Обижен на отца и на жизнь.
– На отца – вы имеете в виду на Тургай-бея?
– Да.
– Неджати-бей, если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали?
– Я не могу быть на вашем месте, Джем-бей, потому что вы гораздо лучше меня знаете, что произошло тридцать лет назад. Но, судя по тому, что вы вспомнили, что действительно были с упомянутой женщиной, самым правильным для вас решением будет сдать кровь. Я начну судиться, и на первом же заседании, чтобы не затягивать процесс, мы попросим Энвера тоже сдать анализ, а после ответа я заставлю суд объявить дело закрытым, чтобы пресса не публиковала подробности вашей интимной жизни и не позорила владельца «Сухраба».
– Айше-ханым не должна ни о чем знать, иначе она очень расстроится. Встретьтесь сначала с Энвер-беем. Может быть, удастся все решить без суда.
– Адвокат той стороны сказал, что его клиент не хочет с вами встречаться.
Я с изумлением заметил, что это меня задело.
По словам адвоката Неждати-бея, нежелание сына встречаться со мной на самом деле было хорошим знаком. В такой ситуации, вне зависимости от возраста, сыновья обычно испытывают к отцам неприязненные чувства. Как только происходила запись акта гражданского состояния, у «пострадавшей стороны» сразу появлялось право открыть иск о возмещении родительских затрат, так как мой сын мог заявить, что они с матерью много лет жили в трудных материальных условиях. Хорошей новостью было то, что Энвер такого дела не открыл. Может быть, он и не собирался тянуть с нас деньги. Адвокат избавил меня от излишнего оптимизма, предупредив – все судебные дела по признанию отцовства в конце концов становятся экономическими делами. В истории еще не было примеров, когда бы сын открывал дело об отцовстве, имея отца-бедняка. Неджати-бей, который занимался еще и инвестициями «Сухраба», предложил под предлогом обретения сына устроить в Онгёрене народное слушание и представить компанию населению.
– Оказывается, у меня есть сын, – внезапно сказал я Айше вечером за ужином, выпив перед признанием два стаканчика ракы. Затем рассказал ей все как было, без утайки. В то же мгновение я ощутил, как с моих плеч свалился гигантский груз, но насколько легче стало мне, настолько тяжелее – Айше.
Она долго молчала, а потом произнесла:
– Конечно же, ты несешь ответственность перед сыном, но меня эта новость сделала несчастной.
Моя жена задала следующие вопросы: хочу ли я увидеть Рыжеволосую Женщину? хочу ли подружиться с сыном? хочу ли установить с ним близкие отношения? Не поэтому ли мы много лет искали различные толкования истории о царе Эдипе и о Рустаме с Сухрабом?
Той ночью мы напились, но успели обсудить еще и главный вопрос: так как в турецком праве не признаются завещания, то после моей смерти две трети «Сухраба» должно будет перейти признанному мной сыну.
После того как мы поговорили на такие темы, как наследство, право, адвокат, вакф, Айше сказала:
– Если бы твоего сына звали Сухраб, было бы очень символично.
Некоторое время после нашего ночного разговора она пыталась выяснить у меня, не встречался ли я с ним тайком.