Мои глаза были прикованы к ним.
С близкого расстояния я разглядел, что лицо Рыжеволосой Женщины не было таким уж прекрасным. Возможно, оттого, что на ее лицо с экрана падал синеватый отсвет. Но на ее полных губах играло все то же нежное, приветливое выражение. Я смог выдержать работу подмастерья колодезных дел мастера больше трех недель только благодаря очарованию этого взгляда.
Интересно, почему она улыбалась? Из-за того ли, что на экране показывали что-то веселое, или из-за чего-то другого? На мгновение я отвлекся на экран и, повернувшись обратно к ней, увидел, что Рыжеволосая Женщина с улыбкой смотрит в мою сторону.
Меня прошиб пот. Мне захотелось подойти и поговорить с нею. Она, должно быть, была старше меня лет на десять.
– Пойдемте, мы уже опаздываем, – сказал человек, которого я считал ее отцом.
В тот момент я не очень хорошо понимал, что делаю: кажется, я подошел и встал рядом с ними.
– Это что еще такое! – воскликнул брат Рыжеволосой Женщины.
– Тургай, кто это? – спросила его мать.
– Кто ты? – спросил меня брат Рыжеволосой Женщины, Тургай.
– Он что, солдат? – спросил их отец.
– Да не солдат он, он маленький бей, – ответила мать.
Я видел, что Рыжеволосая Женщина улыбается. То прекрасное нежное выражение не сходило с ее лица.
– На самом деле я учусь в Стамбуле, в лицее, – сказал я. – Но сейчас здесь неподалеку мы роем с моим мастером колодец.
Рыжеволосая Женщина продолжала внимательно смотреть мне в глаза.
– Приходите с мастером как-нибудь вечером к нам в театр, – сказала она, и они все вместе зашагали прочь.
Они удалялись в сторону театрального шатра. Я долго смотрел им вслед, пока они не скрылись, наконец-то сообразив – передо мной не семья, а театральная труппа.
Возвращаясь к Махмуду-усте, я увидел ту усталую лошадь, которая три недели назад тянула нашу телегу. Лошадь была привязана к шесту, щипала траву у дороги, и глаза ее были еще печальней.
В тот день мы работали допоздна, без остановок и от усталости вечером в город не пошли. С первыми лучами солнца поднялись и продолжили работу. Но земля оказалась совершенно сухой, свинцово-желтого цвета.
Еще не было и одиннадцати, как Махмуд-уста поднялся наверх, а вниз опустили Али.
Махмуд-уста сказал ему:
– Работай медленно, не поднимая пыли. Если будешь быстро работать, то задохнешься, не сможешь даже свет наверху разглядеть.
После ужина мы с мастером спустились в Онгёрен. Сидя в кофейне «Румелия», я снова осознал то, о чем думал вот уже два дня: я не смогу сказать Махмуду-усте, что Рыжеволосая Женщина позвала нас в театр. Я хотел любоваться Рыжеволосой Женщиной в театре в одиночестве. К тому же я со страхом чувствовал – если Махмуд-уста заметит мое влечение к Рыжеволосой Женщине, то начнет мешать мне и мы можем с ним поссориться. Отца своего я ни разу в жизни не боялся так, как боялся сейчас Махмуда-усту. Я не знал, каким образом поселился этот страх в моем сердце, но понимал, что усиливает его именно Рыжеволосая Женщина.
Не допив чай, я сказал:
– Пойду позвоню матери.
И, завернув за угол, побежал к желтому шатру театра.
Оказавшись там, я вновь прочитал надписи на афишах. Сбоку от них появился огромный лист бумаги, на котором крупными черными буквами было выведено:
ПОСЛЕДНИЕ ДЕСЯТЬ ДНЕЙ!
До спектакля еще оставалось время; увидев на «улице столовых» в одном из ресторанов Тургая, сидевшего вместе с большой компанией, я вошел туда.
Рыжеволосой Женщины за столом не было. Тургай сделал знак рукой. Я сел рядом с ним.
– Помоги попасть на представление, – сказал я.