– Кинулся бы, да у ресторана даму встретил крутой парень с охраной. Такие вещи сразу в глаза бросаются, побоялся, что накостыляют, подумают, что стянул и деньги выпрашиваю. Выглядел-то я в тот день неважно, прибрался в специальную одежду, чтобы от Сандры к знакомому бомжу Мустафе смотаться. Короче, я часы эти кому угодно не покажу, они особенные. Вот, посмотри… – снял Николай часики и на стол положил, оглянувшись почему-то на занавешенные окна.
Вот здесь Михаилу и стало понятно, что за проблема возникла у его друга. Часы оказались – и сами и браслет – усыпанные мелкими и крупными алмазами. С драгоценными камнями Мишка с Колюней были знакомы ещё с раннего детства, когда напротив их дома старый ювелир-еврей держал недолго лавчонку-ломбард. Потом его, правда, Пшончик со своими ребятами зарезал и угодил на пожизненное. А жена еврея вместе с дочкой уехала после расследования и суда за границу, дядя там у неё был уже в возрасте, давно звал своего еврея бросить и приехать к нему поухаживать перед смертью. Ребята ещё пацанами заходили в ломбард и любовались красивыми камушками, а Беренштейн всегда угощал их конфетами «Птичье молоко» и в свободное время много рассказывал о драгоценных камнях: название камней, оттенки цветов, какой они бывают огранки, где их добывают, кое-что даже брал с витрины и показывал, прикрыв входную дверь на запор. Была ещё одна зацепка, отчего ребята лишний раз бывало бегали к Беренштейну: его единственная чрезвычайно привлекательная дочка. К великому сожалению хозяин ломбарда при посещении ребят сразу отправлял Лизу в свою комнату учить уроки.
Вещица, лежащая сейчас перед Михаилом на столе, могла стоить сотни тысяч долларов. И то, если не являлась каким-нибудь известным раритетом и не была куплена на зарубежном аукционе. Марку часов разобрать было невозможно – слишком мелкие буквы, к тому же иностранные. Даже с увеличительным стёклышком покойника Беренштейна вряд ли что-нибудь понять можно было.
Ходили часики исправно, тихо, показывали правильное время. Михаил повертел их в руках и спросил:
– И как же ты до сих пор живой ходишь? Тебя, Коля, давно по России специально натренированные люди ищут, да никак не найдут!
Колян помолчал, часы вновь на руку надел, под самый рукав глубоко засунул.
– Теперь и ты понимаешь, что всё не так просто. При попытке продать их уже можно сгореть, убьют и глубоко в землю закопают так, чтобы никто не нашёл. А выбросить тоже жалко! Красота-то какая! Евгения моя ещё не видела. Да, думаю, и не увидит, буду прятать. Хотя от собственной бабы спрятать что-то вряд ли удастся. Но и показывать нельзя, женщины – народ болтливый, где-нибудь вякнет и всю семью вырезать могут…
– И что ты теперь думаешь с ними делать? Все равно тебе нужно с ними расстаться, так же ведь?
– Не соображу пока, Мишань! – понурил голову дружок, даже не чувствовалось, что его хмель брал. – Я ведь и уехал в спешке, поскольку показалось, что следить за мной какой-то хлыщ начал, росточка небольшого, но морда у него злая очень, на собачью похожа! Конечно, у страха глаза велики, но как всё это представил: подойдут во дворе дома, где я живу, скажут, чтобы часы вернул. Вернуть-то я их верну, но наверняка зарежут или застрелят. Сейчас свидетелей всегда убирают, раз ты его глазами видел, то и сдать можешь. Поэтому лучше убрать со света долой! Разве не так?
– Я в Москве не работал, порядков не знаю, – с усмешкой ответил Говоров. – Но, похоже, что ты близок к истине, но и подсказать мне тебе нечего.
Посидели они ещё, допили второй пузырь. Михаил по самое не балуйся набрался, давно так не пил, перед глазами всё расплываться стало, а Коляну хоть бы что!
– Пойду я, – наконец решился он. – Время уже позднее, Женька, наверное, волнуется, хотя я её предупредил, что у тебя побуду, давно не виделись. Света – Светлячок мой – ложится рано, та давно, конечно, дрыхнет! Вот не веришь мне, а была бы у тебя такая милая дочка – тоже радовался бы жизни и не жалел о женитьбе. Что бы там у меня в Москве не было, а люблю я их – баб моих – до страсти… – он помолчал минут пять, а затем добавил:
– Боюсь я за них, Мишань! Нужно когти отсюда драть побыстрее, а не то найдут и их вместе со мной положат!
Глава вторая
Наутро была суббота, к семи часам Коля вновь пришёл, трезвый, как стёклышко, но в глазах страх прячется. В руках – сумка с вещами, похоже, что собрался в дорогу.
– Вычислил тот хлыщ меня! – с порога буркнул дружок и прошёл в комнату. – Если ты мне не поможешь, то я – пропал!
– С чего ты взял? – удивился Говоров. Найти человека, проехавшего из столицы неизвестно в каком направлении полтысячи верст, не так уж просто. Для только что вскочившего с кровати парня, голова у Михаила работала нормально.
– Видел я его на вокзале. Ходил сегодня раненько расписание посмотреть и определиться, в какую сторону рвануть на первое время, а он в пассажирском зале на лавочке прикорнул и спит. Язык свой собачий опустил с лавки и похрапывает. Хорошо, что я сразу его заметил от входа и моментально к тебе рванул. А что ты удивляешься? Если догадались по стройкам поискать – мужик я рослый, в глаза сразу бросаюсь, – то могли нечаянно наткнуться на столичных работяг, с которыми тружусь. Когда я там у ресторана в грязи ковырялся, охранники ещё оставались у входа и на меня внимание, конечно, обратили. А в конторе, где я числился, не сложно найти мой адресок. Тут меня и накрыли, не знаю, успею ли уехать. Придётся такси до ближайшего районного центра нанять, а там уже сесть на электричку.
Пока Михаил приводил себя в порядок и готовил глазунью, Колян созвонился со знакомым таксистом, договорился с ним, затем ещё раз предупредил жену, чтобы никому постороннему не открывала дверь и лучше бы притаилась на пару дней с дочерью у старушки-соседки на верхнем этаже.
– Неприятности у меня, я же тебе ночью рассказывал, – втолковывал он Женьке по телефону. – Вляпался в одну историю, связанную с наркотой. Отсидеться надо, да утрясти всё. Да… Вот я и втолковываю тебе… Целуй Светку, а я тебя ещё разок через трубку чмокаю в носик! Пока, мне мотать из города нужно. Что? Ты с ума сошла, никакой я не преступник! И не наркоман! Даже мысли такой не держи! Если кто-нибудь про меня интересоваться станет, то скажешь, что с зимы не видела, поругались мы с тобой, и я не звоню тебе. Придумай что-нибудь. Например, бабу я новую нашёл, и ты теперь знать меня не знаешь! Усекла? Звонки мои с мобильного сотри прямо сейчас. Ну, всё, бывай, жди звонка, сама не звони, а то нас сразу вычислят…
Потом он пришёл к Михаилу на кухню и любезно согласился разделить его скромный завтрак. Пока ели, Говоров поинтересовался:
– Ты помощи просил, как зашёл. А чем я мог бы тебе помочь?
– Вдвоём мы быстрее что-нибудь придумали бы, – ответил он. – Две головы – всегда лучше. К тому же ты в любом деле на пару ходов вперёд заглядываешь, не то, что я. И вид у тебя всегда потрясный, особенно, когда приоденешься, бабы слюной исходят. И я прибарахлился бы! Представляешь, приезжают в Москву два красавчика-ковбоя… Столица – в панике! Да я ради такого дела даже усы не постесняюсь наклеить, чтобы не узнали раньше времени. Скажи: ну и фантазёр я со временем стал! Но не переживай, это я так, погорячился, конечно. Сам вляпался, самому и выпутываться нужно. Ты же работаешь, тебя с работы сразу не отпустят, а здесь время не терпит…
– Ну, положим, работы сейчас у меня нет, с понедельника я уже – в очередном отпуске. А поскольку у меня и семьи нет, то я полностью свободен полтора месяца.
Колька вылупил глаза и долго что-то соображал:
– Так ты можешь со мной поехать и утрясти всё дело? – спросил он.
– Как утрясти? Ты – мой друг, и я обязан помочь, ведь и ты помог бы. Но пока я не вижу, что могу для тебя сделать. Если, конечно, украсть у бывшего сержанта советских войск восьмидесятилетнего Палыча – нашего соседа по этажу – трофейный немецкий револьвер и перестрелять пол-Москвы?